Темы 17 августа 2011 11:57

Адольф Павлов: «Жизнь меня все время удивляет»

Общаемся с дирижером оркестра народных инструментов

Дирижер оркестра народных инструментов Адольф Павлов – человек в городе известный. Увлеченный музыкант и дирижер, мудрый педагог, взрастивший не один десяток учеников, писатель и краевед, доброжелательный и открытый человек, лидер, ведущий в мир музыки и гармонии, любящий дед и отец.

Мы беседуем с ним на увитой девичьим виноградом веранде, сидя на крепкой лавке, сколоченной его умелыми руками. За душистым чаем и «шарлоткой», испеченной в русской печке его второй половинкой Верой Александровной к нашему приезду, разговор течет неспешно.

С улицы доносятся звонкие голоса мальчишек, среди которых он безошибочно распознает своих внуков — Андрея и Артема. В большом деревенском доме в Глебове все дышит уютом и спокойствием. За небольшим столиком аккуратной стопкой уложены ноты. Здесь он творит.

24 июля Адольф Константинович в дружной семье музыкантов отметил свой 75-летний юбилей. А в День города к его музыкальным наградам прибавится общественное признание – звание «Почетный гражданин города Рыбинска».

— Адольф Константинович, как музыка вошла в вашу жизнь?
— Я вышел не из музыкальной семьи, но помогло дело случая. В нашем доме жили два брата — оба балалаечники. И фамилия у них была Налимовы — чисто балалаечная. Первым мастером, изготовителем балалаек был Налимов, не менее известный в своем деле, чем Страдивари.

Коля любил исполнять «Цыганочку», а Володя играл в оркестре. Вот он-то и дал мне первые уроки музыки еще в школе. Я начал осваивать этот инструмент. К тому же он был самый дешевый. Баян купить было практически невозможно. Видя мои успехи, Володя посоветовал мне идти заниматься в детский оркестр ДК «Авиатор» к Петру Ивановичу Павлову — основателю оркестра, которым я сейчас руковожу, чье имя он носит.

Выяснилось, что он мой родственник – двоюродный брат папы. Но никто даже не подозревал о нашем родстве. Только однажды, когда я уже был хорошим музыкантом, на одном ответственном концерте, где у балалаек было соло, и все, кто сидели рядом, его прозевали, а я сыграл, Петр Иванович сказал на разборе: «Племянник спас оркестр».

Я с большим удовольствием ходил на репетиции, но профессионально заниматься музыкой мне и в голову не приходило.

— Когда же из технаря родился музыкант?
— Мне было около 30. Я уже окончил авиационный техникум по специальности «металлург», три года отслужил в армии и три года отработал на моторостроительном заводе в литейном цехе. У нас, кстати, был свой цеховой оркестр народных инструментов. Потом меня пригласили работать в проектный институт на ул. Гоголя. Кстати, там я познакомился со своей будущей женой, вот уже полвека мы вместе.

А мое поступление в музыкальное училище — дело великого случая. На спор, можно сказать, поступил. Мы сидели в курилке. Начальник отдела вдруг говорит: «А вот ты, Павлов, пойдешь в отпуск в ноябре». Я так и так: «Да ну что вы, Александр Павлович, хочется летом». Тот уперся: «Не пойдешь и точка». Поспорили.

Я подумал: пошлю документы в ленинградское музыкальное училище, получу вызов, провалюсь, и у меня еще будут две недели спокойной жизни, пусть и за свой счет. Поехал, но после первого же творческого конкурса меня заметили. Как же мне не хотелось сдавать другие экзамены. Но поскольку я только что окончил 2-й курс авиационного института и уже сдал историю партии, то без подготовки получил по истории «пятерку».

Все музыкальные дела прошли хорошо, оставалось сочинение. Преподаватель дала установку: не вспоминайте учебник, а покажите, как вы умеете излагать свои мысли. И я написал, как поспорил с начальником, что не собирался учиться, приехал провалиться и получил… «пятерку».

А дальше было пять дней, и Володя Медведев, коренной ленинградец, с которым мы подружились, влюбил меня в Ленинград. Вскоре пришел вызов на учебу, а мама и говорит:

«Не обессудь, содержать я тебя не могу. Ты работал, учился в институте, а уедешь в другой город, на что будешь жить?» Петр Иванович благословил: «Поезжай». Бабушка моя, Евлампия Ивановна, напутствовала: «Поезжай, учись». И вот я три года тянул и институт, и училище (5 сессий в год: три в институте и две в училище ).

Как я тогда выглядел – кожа да кости. Играл в двух оркестрах, помимо всего прочего, работал преподавателем в сельхозинституте на кафедре общественных профессий, учил выпускников играть на баяне. Зарплата давала мне возможность питаться и даже одеваться. Это было удивительное время.

Я жил со студентами художественной академии. Они меня «образовывали». Самодовольный провинциал, который ничего, кроме «Богатырей» и «Аленушки», не знал, я ходил с ними на все выставки, экзамены. У них был свободный вход в Русский музей.

Не хвастаюсь, но к Товстоногову в «БДТ» мы ходили как к себе домой, не пропускали ни одной премьеры, потому что мой однокурсник работал там в оркестре. Была еще «Публичка» с ее бескрайними возможностями. Однажды я спустился в газетный отдел и увидел толстые тома «Ярославских губернских ведомостей» за 1842 год. Спросил, нет ли рыбинских газет. Оказалось, есть!

Начинал с первого рыбинского листка 1864 года. Два года я «залезал» в газетный отдел часа на полтора. Читал и конспектировал, дошел до 1911 года. Уже тогда я знал старый Рыбинск лучше Рыбинска, из которого уехал. Я не понимал, для чего это делаю, но мне было интересно. Так началось увлечение краеведением.

— Говорят, что вы первый раз дирижировали в 17 лет?
— Да. В техникуме (смеется). У нас училось много ребят, которые, как и я, играли в детском оркестре в «Авиаторе», и было решено создать свой духовой оркестр. Пригласили педагога, а он оказался страшным пьяницей. Были моменты, когда он не мог стоять и дирижировал сидя. В учебной части схватились за голову — смотр на носу. Моим классным руководителем была Лидия Николаевна Долгодрова — известная рыбинская поэтесса. Она и уговорила: «Попробуй». Я встал, начал махать дирижерской палочкой, ребята чего-то поняли и отыграли.

— А насколько дирижер – важная фигура?
— Поначалу я предполагал: музыканты играют, а вот кому делать нечего, руками машут. В этом убеждении я пребывал довольно долго. И только потом, играя в оркестре при ленинградском институте культуры с разными дирижерами, понял, что, по сути, дирижер — это человек, который играет на большом и сложном инструменте – оркестре. Он играет, а не музыканты.

Вот выходит дирижер, он еще ничего не сделал, а мы уже знали, что сегодня будем играть сами по себе или, наоборот, чувствовали, что встал хозяин и он будет нами управлять. Дирижер — по сути диктатор. Он заставляет, но надо еще убедить музыкантов: то, что он делает, хорошо. В училище у меня был уникальный педагог, обучавший меня дирижерскому мастерству, — Вера Николаевна Ильина. Она воспитала знаменитого дирижера Владимира Ивановича Федосеева – главного дирижера оркестра
им. Чайковского.

— Люди приходят в оркестр после работы. Как их «собрать» и повести по нотам?
— Важно не то, с чем они пришли, важно в плохом или хорошем настроении они уходят с репетиции. Приходится быть не столько дирижером, сколько педагогом. Но я никогда не ругаюсь. Мои музыканты все мечтают это услышать.

А зачем? Когда люди взрослые, их всегда можно убедить словом. Есть у меня маленькая хитрость: я в конце репетиции беру 2-3 произведения, которые они любят играть и делают это от души. Для нас оркестр – это жизнь. Надо отметить, что в нашем оркестре, основанном в 1928 году, в разные годы играли очень интересные люди. Среди музыкантов был даже первый секретарь горкома партии Почетный гражданин города Вадим Сергеевич Яковлев. Разные поколения оркестрантов объединяли музыка и коллективизм, который очень многое значит в этой работе.

В довоенное время оркестр выступал на строительстве Горьковского автозавода, часто бывал в Москве. А во время войны половина музыкантов уехала в Уфу. На баржу или в продуваемый ветрами товарный вагон можно было взять не более 25 кг личных вещей. Они забрали инструменты, ноты, пульты и в 1942 году, живя в землянках, голодая, по 12 часов работая без выходных, собрались на первую репетицию. Старики рассказывали: «Мы играем веселую мелодию, а в зале плачут…» Согласитесь, можно провести параллель с тем, что происходило в блокадном Ленинграде, когда голодные музыканты исполняли симфонию Шостаковича.

Мы гордимся, что наш оркестр играл на сцене Большого театра, в Колонном зале Дома Союзов. Мы вписаны в «Золотой фонд Всесоюзного радио». Мои балалаечники — уникальный случай — играли на сцене Большого зала Московской консерватории, где «народников» на дух не переносят.

— Почему-то народный жанр считается узким, а по-вашему, есть у него какие-то рамки?
— Сейчас в стране идет полный развал оркестров народных инструментов, а мы в прошлом году дали два сольных концерта в большом зале КК «Авиатор». И оба раза зал был битком! Когда я своим коллегам пишу, что мы собираем полные залы, мне порой не верят.

— Почему современных зрителей, далеко ушедших от корней, тянет к народной музыке?
— Народ устал от попсы. Молодые люди, придя на концерт балалайки с оркестром, поначалу думают, что в лучшем случае услышат «Семеновну». И вдруг — звучит Брамс — классика в нашем исполнении, выступают хорошие солисты, как, например, Павел Иванов. Это поражает их в самое сердце. Потому что это чистый звук, без обмана.

Сегодня в нашем репертуаре 2-3 классических произведения. По большому счету, все эти частушки, скоморошины не люблю. Они производят впечатление, но вот тут (прикладывает руку к сердцу) не остаются. Я — за лирическую музыку.

— Она постоянно звучит у вас внутри?
— Мне 75, сплю плохо, хотя по вечерам еще купаться хожу да на велосипеде иной раз гоняю 25 км до города. Сейчас все мысли в голове заняты подготовкой концерта Павла Иванова. Просыпаюсь, лежу и перепеваю ямщицкие песни, которые я хотел бы, чтобы он исполнил. Звучит — не звучит. В музыке, как и в любом деле, которому служишь, нельзя останавливаться. Надо слушать, самому постоянно играть, копаться в нотах — не замыкаться, не говорить, что я лауреат из лауреатов, что у меня полный карман медалей и учиться мне нечему.

— Как строятся отношения со зрителем? Чувствуете ли вы отдачу?
— Когда встаешь за пульт, со страхом ждешь первые звуки. В голове мысли: может, тут не прозвучит, тут не понравится. А когда зал пошел за тобой, задышал в унисон, чувствуешь мощную энергетику взаимопроникновения. Я спиной ее ощущаю. Это величайшее наслаждение, когда понимаешь, что делаешь хорошее доброе дело для людей, сидящих в зале.

— Когда в вас проснулся писательский талант, или талантливый человек талантлив во всем?
— Вся светелка забита книгами. Я много читаю еще со школы. У меня был очень хороший педагог по литературе. Мы без конца писали сочинения. Свою книгу «Времена не выбирают» я стал писать не для публикации, а для семейного чтения, когда понял, что остался самым старшим в своем роду. Решил рассказать детям и внукам историю своего рода, автобиографию.

А «Уфимские страницы» начинались с писем, которые обнаружила моя жена на чердаке родового дома. Письма ее братьев родителям в Глебово дышат такой теплотой и любовью к этому месту на высоком берегу Волги, что я не раз перечитывал их. Эти письма и воспоминания других рыбинцев, эвакуированных с заводом в Уфу, легли в основу книги. Она оказалась востребованной.

— Склонность к музыке, искусству вообще передается по наследству?

— Да. Сужу об этом по дочери, сыну, внуку. Многое определяет атмосфера семьи, когда дочери было три года, заметил, что у нее абсолютный слух. Сейчас она педагог по музыке, руководитель музыкальной студии «Хорошее настроение». Способности к музыке передались и ее сыну. В 6 лет он сыграл концерт для фортепьяно с оркестром. Что было очень любопытно, на сцене чувствовал себя абсолютно свободно. Он международный лауреат как пианист. С блеском закончил музыкальную школу. А потом увлекся футболом. Думаю, что он еще вернется в музыку.

— О чем вы сейчас мечтаете?
— Мне бы очень хотелось заниматься с детьми, я многое умею, знаю, как привить им любовь к музыке. Заставить полюбить чтото можно только в случае, если ты сам горишь, любишь свой инструмент, его не стесняешься, тогда ты и ребятам привьешь интерес и уважение.

— Какое место в Рыбинске особенно дорого вашему сердцу?
— Волжская набережная, место на берегу у Обелиска. Там мы с женой переплывали Волгу, катались на плотах. К слову, нынешний Волжский парк проектировал наш музыкант Герман Грызлов. Когда приезжают друзья, мы обязательно идем туда. Гуляю как-то по набережной с внуком. Закат такой над Волгой стоит – глаз не отведешь. «Дедушка, посмотри, какая красота, удивись!» А я ему отвечаю: «Я всю жизнь, Андрейка, удивляюсь!»