Главное Темы 12 ноября 2021 10:00

Три жизни героя Цусимы

В судьбе рыбинца Павла Селезнева, как в капле воды, отразились великие и скорбные события отечественной истории.

Он участвовал в Русско-японской войне на броненосце, повторившем подвиг легендарного крейсера «Варяг», награды принял лично из рук императора Николая II, попал под молох сталинских репрессий и был сослан в Казахстан, дождался оттепели и реабилитации

О своем отце рассказывает Станислав Павлович Селезнев.

Крестьянский сын

Павел Ильич Селезнев родился в деревне Ларионово под Рыбинском в 1883 году. Он был пятым ребенком в большой крестьянской семье. По всей видимости, его родители были людьми дальновидными и большую пользу видели в том, чтобы дети получили образование.

В родной деревне Павел окончил четыре класса школы. А в 1903 году способный парнишка был призван на флотскую службу на Балтику. Родившись на Волге, он мечтал о большой воде.

Герой Цусимского сражения

Началась Русско-японская война. Осенью 1904 года на Дальний Восток на выручку осажденному японцами Порт-Артуру и заблокированным в его гавани кораблям Первой Тихоокеанской эскадры отправилась Вторая Тихоокеанская эскадра под командованием вице-адмирала Зиновия Рожественского. В числе новобранцев на броненосец береговой обороны «Адмирал Ушаков» попал Павел Селезнев.

— Новичков проверяли, кто на что годится. Отец показал хорошие знания по математике, и его сразу определили в артиллерию комендором (матросом-артиллеристом), — рассказывает Станислав Селезнев. — Эскадре предстояло совершить переход из Кронштадта на Дальний Восток. Пока они были в пути, новобранцев обучали и тренировали. На броненосце были 34 мощные пушки, из них четыре главного калибра – 254 мм. На подходе к Японскому морю отец был уже старшим комендором, распоряжался наводкой орудия и производством выстрела.

Свои умения 22-летний моряк продемонстрирует уже совсем скоро, в мае 1905 года, в ходе знаменитого Цусимского сражения.

— В первом бою 27 мая «Адмирал Ушаков» прикрывал флагманский корабль, — рассказывает Станислав Павлович. — Японская артиллерия не жалела снарядов, корабль получил подводные пробоины в носовой части, трюм его залило. Судно потеряло ход и отстало от эскадры. Отец вспоминал: на следующий день была ясная погода, они услышали артиллерийскую канонаду за горизонтом и увидели дымки. Сблизились. Но это были не свои, а японцы – два новейших броненосных крейсера, превосходящих и по числу орудий, и по их мощи.

Подбитый русский корабль они посчитали легкой добычей и предложили сдаться. Мол, контр-адмирал Небогатов капитулировал, спустил Андреевские флаги над четырьмя броненосцами – сдавайтесь и вы.

— Отец рассказывал, что у них в кают-компании был портрет Федора Ушакова: «С какой стороны ни зайди, он на тебя смотрит. Стыдно было перед ним, позорно сдаться». Командир корабля капитан 1-го ранга Владимир Миклухо-Маклай вместо того, чтобы выбросить белый флаг, приказал открыть огонь, — продолжает сын матроса. — Отойдя на безопасное расстояние, японцы лупили разрывными снарядами, начиненными шимозой. Осколки сыпались градом, многие тогда погибли, палуба была залита кровью. Но русские не сдавались. Отец три снаряда засадил в борт неприятелю. Он жалел, что броню-то они пробили, но не взорвались и не смогли потопить вражеский крейсер.

Когда все ресурсы были исчерпаны, и исход неравного боя был очевиден, командир отдал приказ открыть кингстоны и потопить корабль. «Адмирал Ушаков» повторил подвиг легендарного «Варяга».

— Японцы были в ярости из-за того, что такой куш ушел у них из-под носа, и прицельным огнем били по нашим морякам, спасавшимся вплавь. Командир был ранен и погиб на руках у матросов. Отец вдвоем с товарищем держались в холодной воде за пробковый матрас, потом подобрали еще двоих. Когда стемнело, немногих выживших выхватил во тьме прожектор японского корабля. Обессилевших, замерзших, их подобрали. Так отец оказался в плену и попал в японский лагерь Кумамото.

Об этих героических и трагических событиях Алексей Новиков-Прибой написал свою страшную книгу «Цусима» и адаптацию для детей «Броненосец «Адмирал Ушаков». Писатель общался и с Павлом Селезневым, даже написал ему в Рыбинск письмо.

Когда война с Японией окончилась, стороны обменялись пленными. Павел Селезнев вернулся в Петербург, где его ждали заслуженные награды: Георгиевский крест и Георгиевская медаль IV степени.

Герои Русско-японской войны удостоились особых почестей. Их чествовали в Зимнем дворце, награждал отличившихся моряков император Николай II лично. Павел Ильич рассказывал потом сыновьям, что после торжественной церемонии было угощение: «Полных Георгиевских кавалеров потчевали с золотого подноса, его же – с серебряного, стопочка с водкой и вилочка – тоже серебряные».

Рулевой на «Лесовозе»

Отгремели орудия, утихли праздничные марши, настало время налаживать мирную жизнь, строить дом, заводить семью. За невестой красавец, Георгиевский кавалер отправился на малую родину, в Мологский уезд. В жены взял первую красавицу – Клавдию Захарову. В приданое ей дали корову, и молодые остались в деревне Барбино. Там родились их старшие дети Сергей и Нина.

После революции Селезневы переехали в Рыбинск. В 1920-е годы Павел Ильич служил рулевым на буксирном пароходе «Лесовоз», ходил по Волге. На Александровской улице на левом берегу он присмотрел бывшую купеческую дачу «Забава». Там в 1930 году родился младший сын Станислав. Всего у Селезневых было шестеро детей: три сына и три дочери (еще трое малышей умерли в младенчестве).

Новый, более просторный дом предприимчивый отец растущего семейства перевез из Мологи – купил на аукционе двухэтажный купеческий особнячок. Уже было известно про затопление, и дома там продавались по бросовым ценам, их раскатывали по бревнам, сбивали в плоты и сплавляли вниз по течению Волги. Для строительства дома Павел Ильич выбрал красивое место на высоком берегу недалеко от устья Шексны, на улице Свердлова.

Верующие

Семья Селезневых была верующей. И это не вписывалось в контекст эпохи – страна взяла четкий курс на атеизм – борьбу с религией. К 1930-м годам почти все церкви позакрывали, переделали под склады, мастерские и общежития. Колокола сбили и переплавили. Одной из первых в Рыбинске закрылась церковь Иверской иконы Божией Матери в Заволжье. В ней торговали керосином, складировали запчасти для тракторов. А саму улицу Малую Иверскую показательно переименовали в улицу Безбожников.

Но в одночасье заменить бога партией получалось не всегда. Даже попрятав по чуланам старинные иконы, некоторые продолжали тайком креститься и верить. В большом доме у Селезневых люди собирались на молитву. На одном из таких собраний в ноябре 1936 года прозвучало страшное «пророчество» – будто бы Антихрист скоро придет к власти. Кто-то донес, и всех участников встречи арестовали без разбирательств и следствия. Осужденных за контрреволюционную пропаганду НКВД раскидал по ссылкам. Кого-то – в Джамбул на юг Казахстана, Павла и Клавдию Селезневых – в Восточный Казахстан на пять лет.

Родителей увезли в ссылку на чужбину, разлучив с тремя маленькими детьми. Станиславу еще не было шести, его сестрам – семь и девять лет.

— Мы остались в Рыбинске с нашей старшей сестрой. Она уже была замужем, у нее было двое своих детей, — вспоминает Станислав Павлович. — Старшие братья учились в других городах: Сергей – в летной школе в Тамбове, Николай – сапожному делу в Омске. Спустя какое-то время отец из ссылки прислал письмо Сергею: продавайте дом и приезжайте. Он и привез нас к родителям в Казахстан.

Селезневы Павел Ильич и Клавдия Андреевна

Ссыльные

Место ссылки Селезневых – далекий городок Шемонаиха, неподалеку от Усть-Каменогорска. Здесь жили и казахи, и русские. Было много ссыльных и переселенцев, которых называли челдонами. Как правило, обитали они в землянках в местном Китай-городе.

Павел Ильич купил домишко на берегу реки. Работящие и сноровистые Селезневы стали осваиваться на новой земле. Глава семьи пошел работать в артель, где катали валенки, которые местные называли пимами. Мать занималась домашним хозяйством, огородом. Потом к ним из Омска приехал средний сын Николай, стал помогать, устроился в мастерскую обувщиком-заготовщиком. Потихоньку зажили.

И вот уже близился срок окончания ссылки, как в 1941-м началась война. Долгожданное возвращение на родину откладывалось на неопределенный срок.

— Призвали в армию брата Николая и мужа старшей сестры. Когда она умерла, остались у нее трое детей, последний – совсем еще маленький, родившийся в 1940-м. Наши родители всех ребятишек взяли к себе. Тянуть им теперь приходилось шестерых, — рассказывает Станислав Селезнев. — Отец днем работал в пимокатне, ночью – сторожем на кожзаводе. Надо было ему помогать, и после четвертого класса мне пришлось бросить школу и взять на себя заготовку дров. Главная трудность была в том, что леса там нет – степь да горы, просто так дров не нарубишь.

В войну в Шемонаихе все жили в основном огородами, сажали картошку, овощи. От урожая – ни много ни мало – зависела жизнь всей семьи.

— Однажды к нам в огород забрела соседская корова и поела капусту, — вспоминает собеседник. — Мама из-за этого с соседкой поругалась. А та нажаловалась партийному начальству. Мать арестовали и на год отправили в Караганду. Отец остался с нами один…

Казалось, даже природа испытывала на прочность ссыльных и их малолетних детей. Суровый климат Казахстана Станислав Павлович помнит даже спустя восемьдесят лет.

— Однажды посередине зимы у нас закончилось сено, нечем было кормить корову, — рассказывает он. — А на улице мороз минус 50 градусов – слышно, как от мороза бревна трещат. Поехали мы с отцом за сеном. Вот и стожок у реки, уложили его на санки, обратно повернули. Тут он смотрит – а у меня нос и щеки уж побелели, как скомандует: «Спрыгивай с возу, беги домой быстрее!»

Весной 1943 года ссыльным в Шемонаихе пришлось особенно туго. Люди голодали, и им разрешили собрать в поле перезимовавшую пшеницу.

— Мы с отцом и сестрой набрали мешок колосков, — говорит Станислав Павлович. — Мать сварила из этой пшеницы каши, отец поел и ушел работать. Вечером вернулся уже больной: горло распухло, аппетита нет. У всех в городе, кто ел это зерно, началась септическая ангина. Каждый день из больницы шли телеги с мертвыми, живым оттуда никто не возвращался. Было понятно, что отец там не выживет. И забрать его тоже было нельзя – больницу закрыли на карантин. Бутылкой водки подкупили больничного сторожа и ночью через окно отца вынесли и привезли домой. Лекарств никаких не было. Мать выхаживала отца медом (у нас были ульи), кормила несколько раз в день по маленькой ложечке. Мало-помалу так и вытащила его с того света.

Без вины виноватые

В Казахстане Селезневы прожили до конца войны, в родной Рыбинск семья смогла вернуться только спустя десять лет. Павлу Ильичу было тогда уже 62 года, младшему сыну Станиславу – пятнадцать.

Бывшие ссыльные вновь поселились в своем старом доме на улице Свердлова. Только теперь большое семейство занимало уже не весь особнячок. Они выкупили небольшую комнатку и ютились там впятером: родители, сын и две дочери.

— Отец пошел работать, мать устроилась на спичечную фабрику. Жизнь потихоньку налаживалась, входила в свое обычное русло, — вспоминает Станислав Павлович. – Соседи, которые были сосланы вместе с родителями, тоже возвращались в Рыбинск. Люди не смотрели на репрессированных подозрительно или свысока. Это считалось вроде как обычным делом – у многих родственники или знакомые были арестованы по доносам.

И все-таки печать осужденных по роковой 58-й статье лежала и на вернувшихся из ссылки, и на их детях. Старший сын Селезневых Сергей, летчик дальней авиации, за свои подвиги в Великой Отечественной войне был представлен к званию Героя Советского Союза, но не получил его. Разве можно, если родители занимались контрреволюционной пропагандой?

Станислав Селезнев тоже ощутил на себе клеймо сына врагов народа. В армии он служил в авиации, аттестовался там на авиадиспетчера, но до работы так и не был допущен – первый отдел зарубил. Отучившись на слесаря в Рыбинске, он мечтал работать в сборочном цехе «почтового ящика 20», своими руками собирать авиационные двигатели. Однако долгое время дальше механического цеха выходца из семьи репрессированных не допускали. Мечта сбылась только в хрущевскую оттепель, когда честное имя возвращалось тысячам безвинно пострадавших от режима.

Павел Ильич и Клавдия Андреевна Селезневы были официально реабилитированы только в 1958 году. Более двадцати лет потребовалось на то, чтобы признать, что так сурово были наказаны безвинные люди. Пожелтевшая бумажка – справка о реабилитации извещает: «Постановление Особого совещания при НКВД в отношении Селезневых П.И. и К.А. отменено, производство по делу прекращено за отсутствием в их действиях состава преступления». За этими выцветшими словами – годы тяжких испытаний, разлука с близкими, личная трагедия целой семьи.

После реабилитации Павел Селезнев – герой Цусимского сражения, Георгиевский кавалер, стойкий труженик и заботливый отец семейства – прожил недолго. Он умер в 1963 году, ему было 80 лет. Сын Станислав старается сохранить память об отце для молодых поколений, несколько лет назад информацию о нем и фотографии он передал в рыбинский музей Федора Ушакова.