Темы 22 июня 2011 10:37

Люди русские

В Тутаеве живет колокольных дел мастер Николай Шувалов. Как он стал лить свои дивные колокола, объяснить толком не может.

Что-то влекло его к этим старым, позеленелым, почти утратившим свой звук колоколам, многие из которых были сброшены наземь, разбиты вдребезги. Что-то больно томило и мучило, когда глядел в пустые проемы обшарпанных русских колоколен, печально светлевших среди пустынных полей. Он не знал, как плавить металл, как лепить и клеить глиняные формы. И не у кого было учиться. Говорят, последний мастер колокольного дела исчез на переломе войны.

Сначала за ним охотились офицеры НКВД, и он скрывался по лесам в окрестностях Валдая. А потом его искали гестаповцы, и он прятался от них, пока окончательно не сгинул в русском лихолетье. Видно, колокольные звоны были опасным оружием, а мастер, извлекавший эти русские звуки, был опасный оружейник и воин.

Николай Александрович не расскажет вам секретов, которые добывал он в непрерывных пробах и неудачах, склеивая из песка и глины колокольные формы, наполняя их расплавленным металлом. Отлитые изделия напоминали самые древние и искусные колокола прежних времен. Но звук из них излетал мертвый, сухой, как кашель. Колокола не пели, а скрипели и квакали, словно огромные зеленые лягушки.

Как алхимик хранит рецепт таинственного философского камня, так Шувалов лелеет, бережет под сердцем сделанное им божественное открытие. В волжскую глину и волжский песок, из которых лепит он колокольные формы, как в тесто добавляет множество самых разных дрожжей. Туда замешивается сухая трава, в которой темнеют засохшие колокольчики, луговые кашки, полевые горошки. Туда замешивается коровий помет, удобряющий не только огородные грядки, но и глину, и песок в колокольной форме.

Туда добавляется овечья шерсть, множество разных присадок, капли масла, таинственные соки. Форма, куда заливается кипящий металл, передает остывающей бронзе свою таинственную мягкость, неразличимые глазом поры создают поверхность, рождающую дивный рокочущий звук. Серебристо-нежный и долгий, он не умирает в металлической западне, а излетает наружу и долго плавает, озаряя окрестные пространства.

Само литье похоже на жреческое искусство, на колдовство. Не всякий овладеет этим таинством, не всякий объяснит, в чем суть и секрет этого мастерства. Не во всякую погоду и не во всякий день Николай Александрович начинает литье. Влажность воздуха, давление на барометре, фаза Луны, которая влияет на океаны, на приливы и отливы морей, — все учитывает мастер, приступая к литью. И еще, быть может, привидевшиеся ночные сны, суеверные знаки, состояние души, из которой помыслами и молитвами изгоняются темные силы.

Дело его росло не сразу, а постепенно. Сначала лил колокола малые с нежными и тихими звонами. Потом размеры колоколов росли, и звоны становились гуще, раздольнее. Спустя годы стал лить огромные, многопудовые для кафедральных соборов. И вот один висит, подвешенный на подъемный кран, ожидая погрузки. Великолепный, смуглый, с золоченой надписью, отлитыми на поверхности иконами и словами акафистов, похожий на диво, то ли всплывшее из бездонных морских глубин, то ли спустившееся из лазурного неба.

Одна за другой наполнялись его изделиями колокольни окрестных ярославских сел. Приходили за заказами батюшки, являлись монахи. Подкатывали холеные тучные джипы, из них вылезали дюжие молодцы с тяжелыми золотыми цепями и клали на стол мешки с деньгами, заказывая колокола для церквей в родных деревнях и посадах, отмаливая этими вкладами, Бог знает, какие грехи.

Николай Александрович рассматривает свое колокольное дело как ремесло и трудную работу. Но также и как искусство, создающее поразительные по красоте колокольные формы с орнаментами, пластикой, рождающие неповторимые божественные гулы. И как таинственное мистическое действо, в котором присутствуют космические силы, ангельские энергии, божественный промысел.

Каждый отлитый колокол, который он выпускает со своего небольшого завода, отправляя в жизнь, обладает молитвенной силой, созывая народ на богомолье во славу божью, или отправляет человека в последний путь к праотцам, или набатно гремит среди горящих, охваченных пожарами горизонтов.

Однажды он с подмастерьями отливал огромный бронзовый крест для петербургского собора. И едва начал лить металл в форму, как вдруг разбушевалась неистовая гроза. Гудели недра и небеса, словно тысячи бесов сорвались со своих цепей, вылетели из преисподней, рвали кругом пространство, валили стены литейного цеха, мешая мастерам сотворять крест. Но едва крест отлили, и он лежал, остывая, в своем великолепном грозном монолите, как буря внезапно стихла. Покоренные бесы ушли в свои подземные щели, и на небе в чистейшей лазури засияло чудное солнце.

Колокольным звоном лечат людей, изгоняют бесов. Не раз случалось, когда бесноватые при колокольном пении вдруг падали наземь, начинали биться, стенать, и из них синим пламенем исходил нечистый.

Колокола есть вместилище таинственного русского звука, который своими гармониями, своими перекатами и переливами, волшебным гулом и пением соединяет человеческую душу с первозданными глубинами мира, с молодой, не исковерканной грехами землей, с источниками чистейшей благодати, творившей мир в его первые чудесные мгновения.

Колокола, вернувшиеся на русские колокольни, наполняющие города и веси своими торжественными звучаниями в наш безумный, бессмысленный век, возвращают людские души к первородным величию и красоте. Колокола, гудящие над Россией, есть символы русского возрождения. Среди омертвелых заводов, утонувших кораблей, заросших сорняками полей, среди русского уныния и горя колокола поют о будущем, о русском величии, о русском чуде, которое грядет неизбежно.

Однажды я вышел на берег Чудского озера в том месте, где когда-то князь Александр Невский разворачивал свои дружины, пуская их на лед, по которому уже двигались стальным клином псы-рыцари. На окраине сельца Кобылье Городище стояла древняя русская церковь: обветшалая, с просевшей кровлей. Священник отец Никандр, бывший пограничник, говорил мне, что там, за озером, уже начинаются земли НАТО: летают их самолеты, маршируют их батальоны. Здесь, среди трав и камышей, нет ни единого русского полка, ни единой пограничной заставы. И только церковь является оплотом, последним рубежом обороны, своими молитвами отгоняет летящие из-за озера темные силы. И как жаль, говорил мне священник, что звонница церкви пуста. Он не может, поднявшись на колокольню, отгонять церковными звонами летящих на Россию духов тьмы.

И вот в Тутаеве я узнаю от Николая Александровича, что он отлил колокола для церкви в Кобыльем Городище. И теперь над озером гудят и поют их чудотворные голоса. Там, где когда-то шли в бой ратники Александра Невского, бежали в атаку пехотинцы Иосифа Сталина, там одинокий пастырь отец Никандр посылает навстречу врагам воинство грозных звуков. И от их многоголосого пения ликует русская душа. Отступают мрак и уныние. И ты знаешь, что России быть вовек, когда в ней есть такие пастыри. Есть такие мастера-кудесники, как этот русский человек, колокольных дел мастер Николай Александрович Шувалов.

Александр Проханов