Кацкари и в XXI веке в полном «формате»

Администратор

 1 ноября выходит «Углече Поле», посвященное кацкарям. Беседуем с создателем Этнографического музея кацкарей Сергеем Темняткиным.

Кацкари, волость Кадка, Кацкий стан… Эти по первому впечатлению необычные для восприятия слова давно известны многим, кто любит путешествовать по Центральной России, знакомиться с нашими волжскими городами и сельскими весями. В прессе много раз писали об удивительном месте — деревне Мартынове, в которой двенадцать лет работает Этнографический музей кацкарей.

В деревню, в которой проживают 146 человек, приезжает из Москвы и других крупных городов больше двадцати тысяч туристов в год! Недаром журналисты столичных изданий, открывавшие для читателей это удивительное место, восхищавшиеся культурными процессами, там происходящими, не скупились на хвалебные эпитеты, и все, как один, дружно использовали термин «кацкий феномен».

Кто стоит за этим феноменом? В первую очередь создатель Этнографического музея кацкарей и его главный хранитель Сергей Темняткин. Сергей Николаевич — коренной кацкарь, которому когда-то стало интересно узнать всё о своих корнях, о своей Кацкой родине, о том, как было всё устроено в бассейне реки Кадки во времена далеких предков. Темняткин засел в архив и трудится в нем, изучая нужные ему материалы, по сей день. В это же время начал издавать и вот уже двадцать лет издаёт в Мартынове краеведческий журнал «Кацкая летопись», который с удовольствием читают не только сами кацкари, но и многочисленные туристы.

В 2004 году, накопив благодаря исследованиям большой багаж знаний по прошлой и современной истории кацкарей, серьёзно изучив диалект и фольклор, Темняткин написал и издал книгу «Моя Кацкая Русь», имевшую большой резонанс. Его труд был номинирован на национальную премию в области литературы и искусства «Серебряный голубь», и автор получил диплом первой степени. Но Сергей Темняткин взялся за изучение истории волости Кадка не корысти ради, а скорее из природного любопытства и настоящей любви к своему краю, к людям, там проживающим.

И музей организовал не ради грамот и наград, а потому что осознал — эти артефакты кацкой жизни нужно сохранять и показывать новым поколениям, чтобы «не порвалась связь веков». А то, что его Этнографический музей кацкарей будет широко востребован и станет бизнесом для многих жителей Кацкого стана, Темняткин тогда и предположить не мог. Он просто делал то, к чему лежала душа кацкаря, то, что считал важным для всех жителей из бассейна реки Кадки. И ему удалось сплотить местное сообщество кацкарей ради общей пользы. И неудивительно: когда занимаешься любимым и нужным делом, успех, как правило, приходит.

Мы встретились с Сергеем Темняткиным, чтобы подробно расспросить его о том, какими путями шли кацкари, как добились того, что о кацком феномене говорила вся страна.

— Сергей Николаевич, я знаю, что всех, кто приезжает в Кацкий стан, вы называете кацким словом «заволосные». За каким интересом заволосные к вам едут?

— Так ведь об этом у них надо спросить (смеется)! Конечно, если говорить о Мартынове как о туристическом объекте, то на первый взгляд бизнесменам от туриндустрии оно покажется непривлекательным. От оживлённых трасс, от Мышкина и от Углича деревня удалена примерно на 40 километров — это раз. В ней нет ни одного официально признанного памятника культуры или природы, нет просто крупной реки и просто хорошего леса — это два. Одни болота да равнины — то есть получается, смотреть у нас нечего (смеется)!

Однако живут люди. Кацкари. Давно живут в облюбованных предками местах — по хранящимся в архивах метрическим книгам родословную каждого кацкого покона (то есть рода) можно проследить на восемь-десять поколений, фактически с XVIII столетия. А в некоторых случаях, как у Кононовых из села Ордина, и с XVII века! Три-четыре столетия «совместной» жизни — время вполне достаточное, чтобы «притереться» друг к другу. Выработались единые способы хозяйствования, уклад жизни, обычаи, верования, фольклор, диалектные черты. Вся Кадка, подобно кровеносной системе человека, покрылась бесчисленными капиллярами родственных связей.

Жители Кацкого стана друг другу родные в прямом и переносном смыслах этого слова; Лев Николаевич Гумилёв когда-то назвал такие отношения «комплиментарностью». Мир людей поделился для жителей Кадки на две половины: мир кацкарей, живущих в Кацком стане, — своих, привычных, — и мир чужих, обитающих где-то за кацкими пределами — заволосных. Кажется, я сбиваюсь на гумилёвскую теорию возникновения субэтносов…

Так вот: деревня, конечно, народом оскудела, если не сказать повымерла. У нас в Кацком стане в 1908 году жили 22906 человек, а сейчас — только 1459. Нас мало, но мы живы и доставшуюся нам от предков традиционную кацкую культуру, крестьянскую по своей сути, продолжаем поддерживать. Более того, развиваем дальше, жизнями своими доказывая, что для кацкарей есть место и в XXI веке! Вот на то, как в Мартынове умудряются традиционную деревенскую жизнь адаптировать к современности, туристы и приезжают посмотреть. Видите, все карты вам раскрыл!

Музей в Мартынове этнографический, и это позволяет легко увязывать прошлое с настоящим. Прошлое, конечно, любопытно, но настоящее интереснее. Представляю себе московского обывателя: «А — кацкари!? Кто это? Очень интересно, как они сейчас живут!» И приезжают, и задают много вопросов — не столько о прошлом, сколько о дне сегодняшнем: как живете да как учитесь? где работаете да есть ли у вас Интернет? есть ли свой телевизор? И так далее.

— И как живете? Есть у вас Интернет? Какое благосостояние у современных кацкарей?

— Интернет имеется. Насчёт благосостояния своего кацкари по привычке плачутся, но окна с обычных на пластиковые поменяли почти все. Да и крыши черепичные да металлические уже не редкость. Копают колодцы, ведут от них индивидуальные водопроводы, устанавливают стиральные машины-автоматы, душевые кабинки, а в туалетах — унитазы. У некоторых есть электропастухи, а у кого-то и вакуумные доильные на дворах. Прогресс не обходит кацкарей стороной. Денег на дачу в Майями ни у кого, пожалуй, нет, но тот, кто не пьёт, свою жизнь достойно поддерживает.

— То есть у кацкарей не наблюдается стагнации экономики?

— Как сказать… Советские годы настолько приучили нас к гигантомании, что нам до сих пор кажется, что экономика может развиваться лишь при условии, если в местности имеется крупный завод или животноводческий комплекс и непременно на 2 тысячи 800 голов… А в Кадке сохранились старые формы хозяйствования, личные хозяйства: у кого две коровы, а у кого и одиннадцать. Хлопотно с ними, но эти коровы, уж если на то пошло, позволяют покупать для своих детей квартиры в Угличе! А уж автомобилей каких только теперь у деревенских нет: и «Мицубиси», и «Хюндаи», и «Форды»…

— А много ли людей в том же Мартынове задействовано в музее?

— Начну с того, что воистину страшные для деревни потрясения начались с приходом 2000-х. Если говорить о Мартынове, то закрыли Мартыновский сельсовет, создав непонятное Приволжское сельское поселение с центром аж в Мышкине! Потеря «столичности» — это, безусловно, большой удар. А дальше пошло-поехало: закрыли детский сад, закрыли школу — вернее, «реорганизовали», перенеся «в целях оптимизации бюджетных средств» за семь вёрст. Я уж не говорю, что фактически развалился колхоз…

Музей — вот та альтернатива, которая появилась взамен. И Мартыново осталось живо. Хранители, специалисты по учёту, экскурсоводы — такие теперь появились в деревне профессии… Основным местом работы Этнографический музей кацкарей стал для 25 человек, но опосредованно доходы от кацкого туризма имеют более двухсот человек — в основном через сбыт сувениров, даров природы и деревенской продукции.

— В 2000 году музей начал работать. А как туристы о нём узнали? Вы проводили какую-нибудь специальную рекламную кампанию или еще что-нибудь?

— Нет, ничего такого мы не делали, никакой пиар-кампании не проводили. Вот мы сейчас с Юрием Ершовым, директором музея, заочно учимся в Угличском филиале Ярославского пединститута им. Ушинского по специальности «социокультурный сервис и туризм», и я каждый раз ловлю себя на мысли: Господи, да мы же в своём Мартынове всё делаем с точностью наоборот! Наверное, просто мы очень хорошо работаем, да и деревня до сих пор живая — это заволосных и привлекает.

Кстати, даже когда Этнографический музей кацкарей открылся, о туристическом потоке как-то и не мечталось. Думалось, что он будет, так сказать, «внутренним» — интересным только для местных жителей, кацкарей. А в туризм мы как-то обыденно вошли. Открылись в конце мая, а в сентябре позвонила Светлана Чистякова, директор Мышкинского центра туризма, и предложила: «Вот тут гимназия московская хотела бы деревню посмотреть. Показали бы вы свой музей! Да и картошкой бы деревенской из печки угостили!» Так к нам в Мартыново приехали первые заволосные посетители, я и экскурсовода их помню — Нину Михайловну Бовт. Им понравилось. Они рассказали ещё кому-то. Те ещё кому-то. А потом уж и представители турфирм говорят: «Показывайте и нам, чем вы тут народ дивите!» Вот и вся наша пиар-кампания…

— Давайте поговорим о кацком диалекте. Вы с 1986 года изучаете его в архиве или собираете, как на фольклорной практике студенты?

— По-всякому. И в архиве можно много найти — особенно в делопроизводстве 1920-30-х годов. Взамен старых специалистов в различные учреждения и организации тогда пришли, как принято говорить, «люди из народа». С грамотностью у них было «не очень»: как слышали они, так и писали. Поэтому из документов того времени так и брызжет живая речь! Все диалектные особенности как по заказу. Скажем, звук «р» у кацкарей мягкий, оттого и в колхозных протоколах — Серьгей. Звук «з» у кацкарей тоже очень долго мягким был, что до сих пор сохранилось в произношении, например, слова «бездонный» — безьдённой. А в документах 1920-30-х годов — и кузьнец, и близь, и так далее. Так что и архив изучить говор поможет! Но лучший способ изучить речь кацкарей — это, безусловно, быть кацкарём и жить среди кацкарей.

— Вы изучаете диалект с какой главной целью?

— Да с очень простой: понимать народ, среди которого живёшь и к которому относишься. Ведь именно диалект позволяет кацкарям оставаться кацкарями и сохраняет наше особое кацкое мировоззрение. Поясню примерами. Казалось бы, зачем употреблять диалектные слова сейчас, когда все владеют нормами литературного языка? Натуронно бахорить по-кацкие? Но в том-то и дело, что изрядная часть литературных слов кацкарям не подходит, потому как не годится для выражения их мыслей, идёт вразрез с народной ментальностью.

Скажем, «купить» по-кацки — «обызъяниться»: «Я купил колбасу» — «Я обызъянился колбасою». Давайте проанализируем русский литературный глагол «купить» — он же родственен «копить». Стало быть, когда русский человек совершает покупку, он что-либо «копит», «собирает в копну». То есть становится богаче. Для русского человека покупка — действие со знаком «плюс». А теперь обратимся к кацкому диалектному глаголу обызъяниться. Он от слова «изъян». То есть, когда кацкарь что-то либо покупает, то причиняет своему кошельку «изъян» — становится беднее. Тот же самый процесс — покупка — но уже со знаком «минус»! Так с помощью языка и передаётся своё видение окружающей действительности. А оно у русского горожанина (ведь русский литературный язык — язык города) и у кацкаря-крестьянина, как видите, не совпадает.

Как же так произошло, что русский литературный язык и русские диалекты в передаче реалий жизни столь разошлись? На мой взгляд, оттого, что русский литературный язык в своё время в основном формировали дворяне. Много ли мы можем вспомнить писателей-недворян? А что им делать-то, дворянам: проснулись утром, взглянули в окошко — и пошло-поехало: «хорошо», «прелестно», «восхитительно». Проблемы яловости коров их не интересовали, и выработанный ими литературный язык оказался не способен удовлетворить на сто процентов ментальность деревни.

Только вы не подумайте, что кацкий диалект в сравнении с литературным языком сер и скуп. У нас, например, три слова для обозначения костра: теплина, грудок и палюшка. Есть понятия, которые на литературном языке можно передать лишь описательно. Как, скажем, назвать одним словом ребёнка, который холодно не по погоде одет, загулялся допоздна, уже посинел, а домой не идёт и канючит у взрослых погулять ещё немножко? «Великий могучий» русский литературный в этом случае оказывается бессильным, а у кацкарей — пожалуйста, слово «семиденья»!

— Мы с вами заговорили о ментальности кацкарей. А можете ли вы нарисовать ментальный портрет кацкаря?

— Надо подумать… Кацкарь с виду простоват, но тем не менее всегда себе на уме — даже когда с вами соглашается. Самодостаточный, предприимчивый. В Мартынове все частные магазины открыты самими же мартыновцами, и это достойно удивления — обычно владельцами деревенских магазинов являются горожане. Очень любят прибедняться, приуменьшать: «Муки в доме не мучины, пёска не песины, в магазин с остатной тысячёй примаскалила!» и всё такое.

Диалект, кстати говоря, очень хорошо эту черту передаёт — большинство существительных у нас бытует именно в уменьшительно-ласкательной форме. «Привёз дровец», — машинально скажет кацкарь, несмотря на то, что навозил дров на две зимы. Некоторые диалектные слова без этой уменьшительно-ласкательной формы существуют лишь теоретически. Например, земельный участок — ластушинка. Понимаю, что должна быть и «ластушина», но ни разу в жизни этой самой «ластушины» не слыхивал. Почти все кацкари разговорчивы и уж точно все остры на язык.

— А какой вы видите деревню будущего? Может она адаптироваться к современным условиям? Останется ли вообще деревня?

— Вопрос наиактуальнейший сейчас. Всё идёт к тому, что даже самые неисправимые оптимисты начинают понимать, что деревни не останется. Не может деревня выжить, не подходит она для современных стандартов. Мы, современные деревенские жители, каждый день сталкиваемся с тем, что для государства, выражаясь модным языком, деревня — «не формат».

По принятому сегодня подушевому финансированию нам ничего не положено: ни школы, ни детского сада, ни Дома культуры. Этнографический музей кацкарей скорее всего останется, но может случиться так, что его сотрудники будут приезжать на работу из Мышкина или из Углича. Кстати, туристы уже сейчас не верят, что мартыновские музейщики живут в деревне, всякий раз спрашивают об этом и удивляются.

И самая большая проблема для деревенских сейчас — это даже не работа, не дорога и не коммуникации, а отсутствие жилфонда. Жильё не строится. И если в городе всё-таки есть возможность, хоть и дорого, но снять квартиру, хоть и дорого, но купить эту квартиру, то в деревне Мартынове возможности снять квартиру или купить её нет никакой — нет у нас свободного жилья вовсе. Так что отсутствие жилья в череде деревенских проблем я ставлю на первое место. Ведь можно в конце концов жить в Мартынове, а работать в Угличе. Особенно, если дорогу отремонтируют.

— Вернемся к музею в Мартынове. Какие у него перспективы?

— Извините, я, как все кацкари, не очень люблю говорить о планах, но таковые, разумеется, имеются. Поживём, увидим! Жаль, никаких спонсоров либо инвесторов у нас нет, и кацкий туризм развивается исключительно за счёт собственных средств. А может, и хорошо это, только вот планы реализуются очень медленно.

 Беседовал Алексей Суслов

 (в полном объеме интервью можно прочитать в новом номере «Углече Поле»)

Комментарии Отправляя комментарий, я даю согласие на обработку персональных данных. Новости по теме