Когда началась война, ей было всего шесть лет. И, конечно, всего из тех событий запомнить и осознать детский ум вряд ли мог.
К счастью, она сохранила фронтовые письма, фотографии и два десятка зеленоватых тетрадных листочков. Это воспоминания ее матери — Евдокии Петровны Александровой. Колхозница с трехклассным образованием в подробностях описала все злоключения, которые выпало пережить на долю ее семьи в годы войны.
В сороковые годы Александровы жили в деревне Моторово, в десяти километрах от Новгорода. «Семья у нас была большая, одиннадцать детей, я самая младшая, — вспоминает Людмила Петровна. — Имели хозяйство, корову, лошадь, огород. Старшие дети уже разъехались и с нами не жили». Но вот мирной жизни пришел конец.
«22 июня 1941 года, воскресенье. Я была на почте в городе Новгороде, посылала сыну, который служил в армии, денег на фотокарточки, — первый день войны запомнился Евдокии Петровне в мельчайших подробностях. — Не успела я все это оформить, как вошел мужчина и говорит: «Вы что, не слышите, что радио на улице говорит? Немцы объявили России войну». Все встревожились, на лицах появилось сильное волнение. Люди засуетились. Как же это так, ведь только подписали договор о ненападении?» Началась страшная суматоха.
Евдокии Петровне некого было провожать на фронт, мужа не призвали из-за возраста, он свое отвоевал еще в царской армии. Двое сыновей уже служили: Саша — в городе Котовске Тамбовской области, Миша — в Кишиневе. Старший сын Николай с семьей жил в Ленинграде, он работал инженером, занимался строительством мостов, и у него была бронь. Две старшие дочери замужем, жили далеко. В родительском доме росли только две младшие — шестилетняя Люся и четырнадцатилетняя Тамара. «Сердце матери рвалось на части», — читаем в дневнике женщины, переживавшей за судьбу всех своих детей.
Немцы подобрались к Новгороду очень быстро. Город часто бомбили, и во время бомбежек гибли мирные люди. «Город горел, и зарево от пожара было во все небо, даже тепло от него доходило до нас за десять километров, — рассказывает Людмила Петровна. — Потом начались бомбежки деревень. Стало очевидно, что оставаться здесь больше нельзя, надо уходить. Но куда, в какую сторону? Пошли в сторону Ленинграда. На повозки положили самые необходимые вещи, часть, например швейную машинку, зарыли в яму. Двинулись по шоссе Москва-Ленинград. Но не успели дойти и до соседней деревни, как залетали над головами немецкие самолеты и начали осыпать пулеметным огнем. Все бросились в канавы по обочинам дорог. Мать закрыла меня собой и стала молиться. А рядом — голова к голове — легла соседка, тоже прижала к себе ребенка. Самолет летит, строчит: с него будто огненные блюдца летят. Кого убили, кто жив остался. Соседка умерла на глазах матери, у нее остались сиротами пятеро ребятишек… Сестра Тамара чудом осталась жива: вместе со всеми в канаву она не прыгнула — держала на дороге корову, чтобы та не убежала».
Везде горели деревни, тушить их было некому — таким все были объяты страхом и паникой. Скитальцы зашли на чей-то двор, мать подоила корову, накормила детей. Ночь как-то перебились, а наутро поехали дальше, в сторону Питера. «Что делалось по дороге, это кошмар. Мирное население и войско идут вместе, все смешалось», — читаем мы строки на зеленых тетрадных листочках. Чтобы не мешать военным, было приказано свернуть на проселочную дорогу в лес. Там вырыли землянки и прожили месяц. Потом мужчины решили, что нужно возвращаться в свою деревню. Старший брат отца Людмилы Петровны служил в Первую мировую, был в германском плену и немного знал немецкий. Он пошел в числе парламентеров к немцам. Те сказали — мол, живите, занимайтесь хозяйством, мы вам ничего не сделаем.
«Мы вернулись домой. Стекла все выбиты, ворота поломаны. Было страшно и неспокойно. Немцы шмыгали по дворам и вылавливали последнюю скотину, кур. Заглядывали в лица: что думает о них человек. Но разве можно заглянуть в душу? Ненависть, злоба — так и кипело внутри», — писала Евдокия Петровна.
«Однажды вечером окно озарилось ярким светом — немцы подожгли соседний дом… Сосед, к которому мы прибежали за помощью, сказал: «Не нами зажжено, не нам и тушить».
И только произнес эти слова, как видим — немцы бегут через речку, кричат: «Хенде хох!» Всех нас повели к церкви, там на скамейке и просидели до утра», — рассказывает Людмила Петровна. Накануне немцы гуляли и пьяные открыли стрельбу и убили своего сослуживца. Чтобы замести следы, они и устроили поджоги. В эту ночь сгорели пять домов, в их числе Александровых. «У нас сгорели корова, лошадь… и отец. Утром мы пошли на пепелище, собрали его косточки… Помню, как еще днем отец топил баню и ходил мыться первым. Мы видели, как потом из дома, где он отдыхал, выходят два немца, они могли убить его еще тогда, потому что мама не могла добудиться его к ужину, думала, что он так крепко спит… Так мы остались втроем, без дома, безо всего. До сорок третьего года скитались: то у одних хозяев поживем, то у других. А потом, в ноябре, немцы погрузили нас на поезд».
Привезли пленных в Литву, в город Можейки. Немцы дали литовцам задание разобрать по своим хуторам русские семьи, предоставить им работу и кормить. С первой хозяйкой Александровым не повезло — такая злая и ненавистная. Работать не заставляла, но и кормить отказывалась. Спали на хворосте, первое время питались хлебом, привезенным еще из России. Но мир не без добрых людей. Потом литовец с соседнего хутора, хороший человек, пригласил русскую семью к себе.
Время шло, и в войне наметился явный перелом, немец стал отступать, но за собой он тащил пленных. Много было угнано в Германию и Австрию. Вызвали на комиссию по отправке и Александровых. Их спасло только то, что мать была уже не молода, Люся — маленькая, а Тамара в то время работала в городе и на комиссию не явилась.
Август 1944-го. До пленных дошли вести, что уж и родной Новгород нашими взят, и все ближе русские войска подбираются к Литве. И хотя немцы заставляли их рыть противотанковые рвы, поджигали хлеб, собранный на полях, чтобы русским ничего не досталось, но уже ничто не могло их спасти. Они бежали на территорию Латвии.
К концу октября стали забирать с собой литовцев, среди них и хозяина, у которого жили Александровы. На хуторе никого не осталось.
Наши наступали. Мать с дочурками нашли окоп, забрались в него и стали ждать, что дальше будет. Тут началась стрельба из орудий. Несчастные оказались под перекрестным огнем: с одной стороны немцы палят по нашим, с другой — наши по немцам. Так они просидели до вечера, а потом воцарилась тишина. Мать высунула голову из окопа и увидела неподалеку русского солдата, он проводил телефонную связь. Тамара выскочила, бросилась ему на шею, заплакала.
«В сердце что-то зашевелилось, что-то радостное, родное. Да, какая долгожданная радость! Ведь шел четвертый год войны, чего только мы ни повидали, чего только ни испытали, чего только ни пережили. Сколько смерти в глаза приходилось смотреть. Сколько осыпали нас из пулемета, сколько рвались снаряды так близко, что вот-вот, думаешь, и все… И вдруг русский солдат повстречался, как в сказке…» — писала Евдокия Александрова.
Он указал им идти на хутор, где расположилось командование. Там прямо на улице солдаты и офицеры умывались, смеялись, шутили. И хотя стоял ноябрь, погода была теплая, словно сама природа радовалась приходу русских солдат. На улицу вынесли столы, праздновали, что освободили уже пол-Прибалтики, и до Германии осталось совсем немного.
«Мы поселились в пустовавшем домике на перекрестке трех дорог, — рассказывает Людмила Петровна. — Мимо нас каждый день шли и шли солдаты, техника. Мама выходила на перекресток и с жадностью вглядывалась в лица проходивших в надежде увидеть кого-то из сыновей. Она не знала, что двое из них уже погибли. Старший — Николай Петрович Александров — умер от голода в блокадном Ленинграде еще в 1942 году. Он был награжден орденом Ленина как строитель мостов. Средний сын Миша погиб в 1943-м при освобождении Смоленска. Младший Саша продолжал воевать. Три раза он был ранен, лежал в госпитале, там заразился желтухой. Но он не считал ее серьезным недугом и рвался на фронт, чтобы отомстить за отца, за то, что пришлось пережить нам с матерью». «А насчет здоровья — хорошо, — писал он старшей сестре в Рыбинск. — Скоро буду опять бить немцев, чтобы скорее закончить войну и вернуться домой с Победой».
Путь Александровых обратно домой был долог и труден. Добирались целый месяц в вагоне теплушки. Поезд передвигался только ночью, потому что все пути были забиты эшелонами, идущими на фронт. В Новгород приехали только в январе 1945 года. «Помню, сгрузили нас с поезда, мела метель, город был полностью разорен, — рассказывает Людмила Петровна. — Наша деревня тоже была сожжена: из 120 домов осталось только 20. В уцелевших мы разместились по четыре-пять семей».
В мае мать вызвали в военкомат и вручили три извещения: погибли все трое ее сыновей. Совсем немного не дожил до победного мая младший Саша, его земной путь оборвался в апреле 1945 года. Лейтенант Александр Петрович Александров 23 лет от роду был награжден орденом Отечественной войны 1 степени.
«Большой фланелевый платок мать смочила слезами, пока шла десять километров от города до дома. Ей не хотелось больше жить, она лишилась своих сыновей, самых дорогих. Но односельчане заставили ее жить ради дочерей, которым она была нужна, особенно мне», — младшей Людмиле тогда было десять лет, и она только что пошла в первый класс. Семья перебралась в Рыбинск, где жила старшая сестра Тося. На новом месте на троих им выделили маленькую комнатку.
Конечно, трудностей в жизни хватало и дальше. Жили бедно, в крайне стесненных условиях, порой голодали. Но все же это был мир, в который поначалу было трудно поверить — в то, что можно спокойно играть, учиться, работать, не бояться бомбежек…
В 1952 году Людмила закончила семилетку, поступила в авиационный техникум. Устроилась на завод контролером, затем 18 лет проработала мастером, потом перешла в отдел.
С мужем они вырастили двоих сыновей. И сейчас старые тетрадные листочки женщина бережно хранит для своих внуков. Они должны знать, какие беды принесла на русскую землю война.