Очередной 192-й театральный сезон Рыбинский драматический театр открыл премьерой спектакля «Собачье сердце». Шаг более чем смелый, ведь сравнения с одноименным фильмом, вошедшим в золотой фонд отечественного кинематографа, не избежать.
Творческая команда РДТ во главе с режиссером Петром Орловым представили самобытную и в то же время весьма актуальную версию классического произведения.
Белая медицинская шторка, за которой в холодном сиянии операционного светильника вырисовываются две темные фигуры. Тикают часы, в руках одной фигуры то и дело появляется острый скальпель.
За перегородкой творится что-то таинственное и страшное. С самого начала сценического действа зритель становится свидетелем странных метаморфоз, происходящих с огромной страной и с маленькими людьми, живущими в ней.
Сюжет «Собачьего сердца» известен практически всем. 1925 год, страна на изломе, последние стали первыми и пребывают в эйфории от собственного всевластия, навязывая остальным свое мировоззрение. Сопротивляться этому, сметающему все на своем пути, потоку могут лишь немногие.
В постановке Петра Орлова без лишнего пафоса затронута больная тема русской интеллигенции. Одним из ее олицетворений стал герой, которого нет у Булгакова, – сосед профессора Преображенского — Федор Шаляпин. Он появляется на фоне декораций Большого театра в костюме Мефистофеля с сигарой в зубах.
Знаменитый бас — тоже лишний человек в мире Шариковых, но он противостоит среде. Профессор Преображенский тоже чувствует силы сопротивляться новым веяниям.
Во-первых, он необходим важным людям, а во-вторых, ни в грош не ставит новоявленных воришек калош, которые только и умеют, что петь хором и пачкать персидские ковры. Но, словно в насмешку над собой, создает квинтэссенцию всего, что ему так ненавистно в людях.
В момент, когда профессор усыпляет безобидного и преданного пса, лицо светила науки приобретает такое демоническое выражение, что хочется крикнуть: «Не делай этого, пожалеешь!». Преображенский в исполнении Владимира Калюкина получился фигурой разноплановой – комичной, пугающей, вызывающей жалость и раздавленной бременем ответственности за дело рук своих.
Трансформация лучшего друга человека, героя Николая Шишигина, пса, размышляющего о том, можно ли пожертвовать своей свободой ради доброго отношения, в себялюбивого хама, идет довольно скорыми темпами. Его физическое преображение после операции зритель видит на черно-белых кадрах кинохроники.
Духовная «эволюция» также словно поставлена на ускоренную перемотку – от фамильярного обращения «папаша» до наставленного на своего создателя револьвера проходит совсем немного времени. Режиссерских находок, создающих аллюзию на современную реальность, здесь немало. Вот Шариков любуется на собственную физиономию в отражение лакированного ботинка – почти селфи.
А вот, извольте лицезреть, пролетарские соседи буржуев недорезанных, культурно плюющие кожурой от семечек — этакий «чисто конкретный», «реально-пацанский» домком «на кортанах», да еще и поющий в придачу. Дом профессора становится полем битвы старого мира с новым, вежливости с наглостью, хамством, знаний с фанатизмом и тупой злобой.
Наверное, потому и декорации предстают в виде обломков, покрытых сетью трещин и сколов. Они создают ощущение хаоса и беспокойства, грозящего обернуться помутнением рассудка, — здесь гремят горны революционного оркестра, орут беспризорные младенцы, меряет шагами квадратные метры буржуйской жилплощади неугомонный Швондер.
Наблюдать за всем этим сначала смешно, но к концу спектакля становится грустно – абсурд становится реальностью. Апофеозом становится появление в профессорской квартире беременной невесты Шарикова. Момент довольно спорный, полный слишком очевидного драматизма, но тем самым создатели спектакля подчеркнули глубину совершенной профессором ошибки. «Псина! Псина!» — в исступлении кричит несчастная женщина, узнавшая правду о своем «избраннике».
Теория профессора о том, что на человека и на животное можно действовать только лаской, разбивается вдребезги — он снова берется за скальпель, устав от собственного бессилия и пытаясь все исправить. Но все вернуть на круги своя уже не удастся, похоже, что наследие Шарикова будет жить – в финале спектакля луч прожектора выхватывает одинокую фигуру поруганной женщины с сильно округлившимся животом. О чем думает Преображенский, осеняющий ее крестным знамением? Наверняка о будущем – людей, страны и о том, как опасно ставить эксперименты.
Проблемы, поднятые в «Собачьем сердце», остаются остры. Маститый драматург Анатолий Королев – автор инсценировки для одноименного спектакля, специально приехавший на премьеру, заметил:
«Чем больше я работал над материалом, тем больше у меня портилось настроение. Через Булгакова я видел наше время, ощущал его смятение, тревогу, утрату надежд. Хочется, чтобы люди ушли из театра, ощутив в себе «собачье сердце» — доброе, благодарное и преданное».