До сих пор со мной…

Администратор

Из шести редакторов, с которыми мне довелось работать на протяжении 15 лет корреспондентской деятельности, пожалуй, именно Владимира Геннадьевича Шатова, редактора газеты «Рыбинская правда», я могу назвать самым проницательным и добрым по отношению ко мне начальником.

Он понравился мне, что называется, с первого взгляда. Тогда, в мае 1978 года, он решал быть или не быть мне (приехавшей в Рыбинск из далекого Омска) в штате сотрудников рыбинской городской газеты.

Разговор Шатов вел официальный. Но по тому, как выспрашивал мою «подноготную», как «запугивал» суровыми условиями работы, чрезмерными нагрузками и высокими требованиями к журналистам, я интуитивно угадывала за солидностью и строгостью представительного руководителя газеты и другого человека. Было в нем едва уловимое ребячество, шутливость, что ли… Я тогда очень волновалась, робела. Он, конечно, видел мое состояние. Но держал «фасон». И все-таки, когда официальная часть встречи закончилась, он так добродушно и весело разулыбался, что у меня не осталась никаких сомнений: я принята в штат, и с начальником мне повезло.

Позже, когда рабочие будни покатились своей чередой, я не раз убеждалась в этом. Он знал, что называется, и делу – время, и потехе – час. Был мастером розыгрышей и шуток. А это в напряженной журналистской работе бывает крайне необходимым. При этом Владимир Геннадьевич был строг и требователен.

Мне на первых порах было непросто – город новый, кругом все незнакомое, опыт работы невелик, да и предприятие в 10 тысяч работающих, где проходила первые журналистские университеты, это ведь не работа в масштабах 250-тысячного Рыбинска. Но жаловаться некому – надо работать. И вот однажды вызывает редактор меня к себе в кабинет – словно почувствовал, что мне становится невмоготу. Я и распустила нюни: тяжело, тем более на комсомольской тематике – комсомольцы ничего не пишут, я за них отдуваюсь… Не помню уже, что именно говорил мне тогда Владимир Геннадьевич, но вышла я от него успокоенная и окрыленная. И еще он велел мне, если будет трудно и тоскливо, не стесняться: «Заходи смело ко мне в кабинет и «плачься в жилетку», а на людях вида не показывай, у нас в Рыбинске этого не любят». Я была очень признательно ему за участие.

Работа в редакции действительно была напряженной, надо было укладываться в нормы по строчкам, работать с авторами, которые бы обязательно писали в газету, выполнять тематический план… Но отношение редактор строил с подчиненными так, что при любой нагрузке стыдно было хоть самую малость «пофилонить» или, упаси бог, не выполнить задание.

Шатов, однако, мог «всыпать» каждому из нас по первое число, если дело касалось чести нашего общего «редакторского мундира». Но он же и защищал нас от несправедливых нападок. Помню, я подготовила критический материал о ходе ремонта общежития одного из крупных предприятий. Критических материалов никто, разумеется, не любил, старались не попадаться под наши «остренькие перышки», в официальных инстанциях нерадивым руководителям давали нагоняй. Поэтому и читали критические материалы придирчиво. А я, как назло, допустила неточность в одной из приведенных цифр. Я тогда в первый и в последний раз слышала, как Шатов разговаривает на повышенных тонах. А позже узнала, что перед этим он разговаривал по телефону с парткомовским боссом этого предприятия. Принял претензию. А потом обрушил гнев на звонившего: дескать, несущественную цифру корреспондент перепутал, а вы ну трезвонить – провода обрывать! А за то, что он вместо вас вашу же работу добросовестно и грамотно выполнил – вскрыл недостатки, дал объективную картину положения дел, вы его похвалить не хотите?!   Защитил. А ведь не каждый руководитель поступил бы так же.

И все-таки, спустя некоторое время, я собралась оставить журналистику. Это оказалось непросто. Где бы я ни «наводила мосты» для будущей деятельности, Шатов рушил их легким «дуновением». Трех мест он меня лишил. Еще и руководителей тех мест по телефону ругал при мне же: кто дал им право переманивать к себе его кадры?! Откуда он узнавал о месте, выбранном мною для дальнейшей дислокации, – понятия не имею. Я старательно конспирировалась, но это не помогало. Он складывал мои заявления на увольнение в стол и отправлял меня с богом: работай пока… Никаких нравоучительных, назидательных бесед не проводил. После каждого поданного заявления я вскоре узнавала, что на предложенную работу меня уже не берут – редактор сказал, что его сотрудница не увольняется. Пойти самой к редактору, решительно стукнуть по его столу кулаком: мол, по какому праву вы козни мне строите?! На такое я просто не могла решиться.

…Но долго поработать под руководством Владимира Геннадьевича мне не довелось. Через два года он переехал в Ярославль. Я помню, как скромно и трогательно мы его провожали, устроив в одном из кабинетов короткую вечеринку с шампанским. Говорили грустные и веселые речи. Мне было очень жаль, что он уезжает от нас. А на прощанье он запел! Для меня это было полной неожиданностью. Ведь что мог знать подчиненный о жизни своего начальника вне службы? Как правило, ничего. А в этот момент дверца приоткрылась. Он запел «под Утесова». Незабываемые минуты!

Я несколько раз писала ему в Ярославль. И он отвечал мне, за что я была ему несказанно благодарна. Однажды (я тогда работала руководителем хореографической студии городского Дома пионеров и школьников) мне позвонили на работу. Приятный мужской голос сообщил, что группа московских хореографов приехала в Рыбинск, они хотели бы побывать в нашей студии, поскольку наслышаны о больших успехах моих учениц и о моей плодотворной творческой работе. Господи, до чего же знакомым был этот голос! «Владимир Геннадьевич, это вы?» — несмело промолвила я. И он рассмеялся. Он был бы не он, если бы не разыграл меня! «Я в редакции, забегай увидеться». Я примчалась. Как мне было приятно, что начальник, пусть и бывший, отметил меня своим вниманием!

…Годы пролетели быстро. Их стремительный полет больше не дарил мне встреч с Владимиром Геннадьевичем. Я знала, что он работает в Ярославле в редакции газеты «Северная магистраль». И только. И вдруг судьба распорядилась так, что и я ступила на порог этой редакции в качестве корреспондента. Я увидела его и растерялась. Даже нужных слов не нашла. «Ну, здравствуй, коллега, — сказал он. – Будем, стало быть, вместе по Северной магистрали ездить, строчки газетные собирать». И… ушел на больничный.

Больше Владимир Геннадьевич на работу не вышел. Он был болен. Сердце.

…Я дважды навещала его дома – на улице Свободы. Он передал мне свои рабочие блокноты с телефонами, именами руководителей подразделений, советовал, на какие темы писать, к кому обращаться за материалами… А когда ударили морозы, его не стало.

Он не умел беречь себя, был непоседлив и весел, строг и принципиален, его задушевный голос и такая добрая теплая отеческая улыбка до сих пор со мной…

Ольга ВОЛКОВА (Глыбочка), член Союза журналистов России

Комментарии Отправляя комментарий, я даю согласие на обработку персональных данных. Новости по теме