Главное Темы 13 августа 2021

Отверженные: Невыдуманные истории

От чего зависит судьба сирот, почему они плохо социализируются, и что делается, чтобы исправить ситуацию?

По статистике, большинство выпускников детских домов редко адаптируются к нормальной жизни и доживают до сорока.

Согласно исследованиям НИИ детства Российского детского фонда, каждый третий сирота станет человеком без определенного места жительства, каждый пятый — преступником, а каждый десятый и вовсе покончит жизнь самоубийством.

Вениамин, Ярославль, выпустился в 2004 году

— Я рос активным мальчишкой, участвовал в соревнованиях, пел на фестивалях. Попал в детдом еще дошкольником, вместе со старшей сестрой. Мать пристроила нас туда, потому что нужно было работать, и сидеть с нами было некому.

Когда отца убили, она стала беспробудно пить, лишь изредка навещала нас. В итоге в отношении меня ее лишили родительских прав, в отношении сестры – нет. Поэтому, когда сестре исполнилось 14, она уехала жить к бабушке, а я остался в казенных стенах. Один-одинешенек. Но я тогда был маленьким, мало что понимал. Когда у меня ухудшилось зрение, из ярославского интерната меня перевели в Гаврилов-Ям.

Из детского дома я вышел гадким утенком, абсолютно не подготовленным к взрослой жизни. В детском доме тебя контролируют, а выходишь и отвечаешь сам за себя. Пока я учился в училище, умерла мать. Меня прописали в ее квартиру с огромным долгом за коммуналку и жуткими условиями, в которых жить невозможно. Мы с сестрой продали ее, расплатились с долгами, а оставшиеся деньги вложили в ипотечный взнос.

Сейчас живу с девушкой, планирую приобретать свое жилье. Считаю, что выбор есть всегда, все зависит от человека. Я единственный из наших парней не сидел в тюрьме. Кто-то умер от передоза, кто-то спился. Так что статистика не врет.

Екатерина, Рыбинск, выпустилась в 2018 году

— В детском доме я оказалась в 5 лет. Сначала у матери забрали двух моих сестер 9 и 7 лет, а потом и меня. У всех нас разные отцы. Детство я помню смутно, зато хорошо помню разных мужчин, которые к нам приходили – мы жили бедно, и чтобы нас прокормить, мама занималась «самой древней профессией».

Когда мне было два, у нее появился сожитель, который бил ее и издевался. Мама запила. Так нашим домом стал интернат.

В первый год мать ездила к нам, собирала документы, обещала забрать. Но не смогла, отдалилась. В детском доме мы могли позволить себе ходить в любые студии, петь, танцевать, рисовать. Дома я бы этого не смогла. А бытовые условия для меня были не так важны.

Я побывала в двух детдомах – в одном мы были как одна большая семья, вместе отмечали дни рождения, помогали друг другу, старшие следили за младшими. Почти все хорошо учились, занимались творчеством и спортом. В основном все выпускники устраивались в жизни. Другой детдом был больше, и там никого не тянули за уши, каждый решал для себя сам, чем заниматься.

Многие так и не смогли вырулить. Один мальчишка сразу после выпуска сел в тюрьму. Другая девочка родила троих детей с серьезными отклонениями, потому что токсикоманила во время беременности. Сейчас они в доме малютки.

В 17 я ушла из детдома, поступила в полиграфколледж, а спустя пару лет перевелась в театральный. Планирую выучиться на режиссера в Щукинском. У меня большие планы на эту жизнь. Маму забрала к себе старшая сестра. Первые годы я сильно на маму обижалась, но поняла, что в этом нет смысла. Проживите такую жизнь, как она, потом осуждайте.

Роман, Рыбинск

— Мать отказалась от меня еще в роддоме. У нее уже был сын. Я с диагнозом оказался не нужен. Воспитывался в специализированном интернате в Великом Селе. Жили в спальне на 15 человек. Была дисциплина. Воспитатели учили нас читать, рисовать, вязать, не отпускали гулять, пока не научимся.

К ребятам приезжали родственники, дарили подарки. Ко мне не приезжал никто, это очень больно и обидно. Потом меня перевели в психоневрологический интернат на Красный Перекоп. Я пытался сблизиться с матерью, но она неохотно идет на контакт. А вот со старшим братом мы хорошо общаемся, он помогает мне.

Отдушиной для меня стало вязание. Вяжу носки на продажу, работаю на двух работах – дворником и в овощном магазине. У меня есть близкий друг Коля, он вообще круглый сирота. Мы вместе с интерната, поддерживаем друг друга. У нас даже мечты одинаковые, мы оба хотим жить в деревянном доме с огородом…

Рожденные сиротами

Вереница чужих судеб, безучастных эмоций, общая комната, общая кухня, завтрак-обед-ужин не когда хочется, а по времени. И вроде бы все есть – стол, кровать, друзья с похожей судьбой, вкусные булочки и путевка в лагерь, но нет главного – материнской ласки. А ведь большинство мальчишек и девчонок, живущих в детских домах и интернатах, – сироты при живых родителях.

В двух рыбинских детдомах воспитываются 64 ребенка – 41 в «Волжском» и 23 – в «Рыбинском». Из Рыбинска, Рыбинского района, Ярославля и Углича. Круглых сирот из них – единицы. У остальных родители лишены права воспитывать детей из-за пьянок и жестокого обращения. Второе нередко вытекает из первого.

В начале нулевых в городе и районе было семь детских домов – по одному на ГЭСе и в Переборах, три – на Мехзаводе, один дошкольный – в Мариевке и один в Милюшино.

Социальный педагог из детдома №79 Елена Седнева с сиротами работает с 1992 года, карьеру начинала в детдоме №1 на ГЭСе. Тогда приемных семей еще не было.

— В трудные 90-е из одной семьи могли привезти 5-6 детей одновременно. Ребят практически не навещали, бабушки вспоминали о внуках раз в пятилетку или вообще открещивались – стыдно. Став взрослыми, некоторые выпускники находили родителей – но толку-то. Если не были нужны маленькими, взрослыми – и подавно. Выкарабкивались только те, у кого было плечо, — рассказывает Елена.

В 98-м в Рыбинске появился первый семейный детский дом. Одна из семей взяла на воспитание сразу 9 сирот. Город выделил 4-комнатную квартиру. В 2006-м приемных семей было уже порядка 30. Количество детдомов стало сокращаться.

— Сейчас приемных семей 112, по договору опеки в них воспитываются 152 ребенка. Еще 94 усыновлены, 10 из них – иностранными гражданами, еще до вступления в силу «закона Димы Яковлева», — рассказывает начальник отдела опеки и попечительства городского департамента образования Наталья Гераськина. – Прежде чем взять ребенка, приемные родители проходят обучение, общаются с психологом и юристом.

Но случаи возврата детей из приемных семей все-таки происходят. Чаще от двойного сиротства страдают подростки. Конфликтные, со сложным характером и проблемами в учебе, они вдруг становятся никому не нужны. Двойное предательство.

По словам руководителя службы сопровождения опекунов и попечителей Елены Кагнер, психолога с сорокалетним стажем, причин такому грустному обстоятельству несколько:

— Дети более органичны, они принимают реальность как есть, не осознают, что имеют психологические проблемы. А вот у взрослых их – выше крыши. Взяв ребенка на воспитание, многие недооценивают всю ответственность и не рассчитывают силы. Да, приемные родители получают общие педагогические знания, но не каждый способен стать хорошим педагогом. Закон это не учитывает.

Возраст опекуна тоже имеет значение.

— В силу возраста у кровной бабушки, оформляющей опекунство, нет ресурса воспитывать ребенка. Неслучайно мы не берем на тренинги людей старше 55 лет, — поясняет Кагнер.

Так происходят отказы. И никто не несет за это ответственности. Ребенок снова отправляется в детдом или устраивается в другую приемную семью.

— Переходя из рук в руки, эти дети так обстукиваются, что я как психолог уже никак не могу изменить их мировоззрение, я не волшебник. Иногда я прихожу к ужасному выводу, что в определенных ситуациях ребенку было бы лучше в детдоме. Там хотя бы профессиональный педагог, позитивные образцы поведения, дети такой же судьбы, — говорит психолог.

праздник в детдоме Рыбинска

К 2011 году в Рыбинске из 7 осталось 2 приюта – оба в микрорайоне Волжском. Они не пустуют. Освободившееся место тут же занимает новенький.

В 2014-м в России приняли постановление правительства № 481, изменившее подход к работе детдомов. С тех пор дети живут в небольших комнатах, имеют возможность научиться готовить на специально выделенной кухне.

То, что для «домашних» детей естественно и просто, для детдомовца может быть непроходимыми дебрями.

— Раньше, выходя из детского дома, сироты даже не знали, что заварку, соль и сахар нужно покупать в магазине. Они получали готовый чай из чайника и даже не догадывались, что сначала его нужно заварить, — говорит сотрудник детского дома № 79 Лариса Королева.

В 2009-м Лариса стала социальным педагогом профессионального училища № 25, как раз в то время, когда закрылся детский дом № 1 на ГЭСе. Девять шестнадцатилетних сирот перешли оттуда в училище на гособеспечение. Все они, по ее словам, нюхали клей, имели проблемы с учебой, кто-то даже — судимости, и не задумывались о светлом будущем. Собственно, для многих оно так и не наступило.

Высадка на Луну

Семь лет назад в Рыбинске заработала специальная служба постинтернатного сопровождения – при детском доме № 79, где выпускникам детских домов помогают адаптироваться к взрослой жизни. Таких по области всего две. Нашей руководит Лариса Королева.

— По сути, государственная забота продлевается до 23 лет, но мы не отказываем и тем, кто старше, — говорит она. — За год до выпуска начинаем прорабатывать с ребенком вопросы, с которыми он столкнется в будущем – жилищные, социальные, бытовые, — говорит она. – За последние полгода в постинтернатную службу обратились 269 сирот от 18 до 23 лет. Кому-то просто нужен совет, кому-то – справки собрать, в очередь на квартиру встать, а кого и в суд сопроводить, ведь многие восстанавливают право на жилье через суд.

Они выходят в мир со своим скудным багажом. У единиц есть накопления от пенсии по потере кормильца или алиментов, у кого-то за душой – ничего.

После детского дома ребенок выходит в мир, как высаживается на Луну, где его никто не знает, и он никого не знает. Трудовые навыки не сформированы, эмоционально-волевая сфера нарушена. До 18 лет тебя кормили, одевали и развлекали, а теперь все это нужно делать самому.

Воспитатели могли бы научить детей мыть за собой посуду или работать по хозяйству, да СанПиНы не позволяют. Из теплого, пусть и казенного дома, некоторым приходится возвращаться туда, откуда их когда-то забрали – в квартиру с пьющими родственниками, клопами и огромными долгами.

Те, кому не все равно, как быть дальше, теребят социальных адаптаторов, обивают пороги опеки, учатся, устраиваются на работу.

— Одна наша девушка выучилась сначала в Москве, потом в Питере, стажировалась в Италии, теперь она дизайнер одежды и обуви, еще два парня стали профессиональными тренерами, — с гордостью рассказывают педагоги.

Но такие яркие примеры единичны. Алгоритмы жизни не зашиты в подсознании, а навыки не приобретены. Некоторые, так и не сумев встать на ноги, попадают в нехорошие истории, тюрьму, спиваются, погибают.

По словам Ларисы Крыловой, сироты не могут жить поодиночке, им нужен коллектив, они держатся друг за друга и после выхода. Были случаи, когда покинув казенные стены, несколько сирот объединялись и жили в одной квартире. Даже получив свое жилье, они не могут наладить в нем элементарный быт.

Коллективное воспитание объясняет и их желание поскорее обзавестись семьей. Большинство ищут для себя человека похожей судьбы – сирота с сиротой всегда найдет о чем поговорить. Но и семья не является для них гарантией успешной жизни – нередко в детдомах оказываются дети бывших детдомовцев. Откуда взяться привычкам, если человек не знает, что такое мама и папа.

По мнению Елены Седневой, чтобы изменить ситуацию, окончательно уйти от детских домов, нужно менять всю систему. Хотя теория депривации и существует давно, в нашей стране она, увы, не учитывается.

— Отобрать ребенка у семьи – самое простое. Нужно заниматься с семьей, — считает педагог. — Есть возраст, когда ребенка нельзя забирать от матери – от 6 месяцев до 1,5 лет. В Англии вообще не изымают до 3 лет, если нет угрозы жизни. А если есть – его передают в профессиональную семью и дальше ищут усыновителей.

Какой бы ни была мама, ее не смогут заменить самые добрые воспитатели и самые вкусные обеды по расписанию. По словам Елены Кагнер, сироты могут быть очень критичны к детдому или приемной семье, но по отношению к собственным родителям они великодушны:

— Однажды ко мне пришел мальчик из детдома. Я спросила: что тебя огорчает больше всего? Он ответил: то, что я не с мамой. А что радует? То, что она у меня есть.