Коммуна «Творчество» в Рыбинском уезде – одна из первых сельхозобщин Ярославской губернии. Ее создали 102 года назад, сразу после революции. Колхоз с поэтическим названием влиял на жизнь деревенской бедноты, давал им работу, пропитание. Документы сельхозартели хранят в Рыбинском филиале Госархива. Самые яркие – дневники Алексея Мозжухина, одного из первых председателей «Творчества».
Он трудился там дважды: сентябрь 1930-го – январь 1938-го, апрель 1942-го – февраль 1960 года.
Мозжухина неоднократно награждали знаками Почета, в том числе орденом Ленина и орденом Трудового Красного Знамени. В его дневниках видна картина тяжелейшей жизни колхозников. По словам Мозжухина, строительство нового государства осложняла излишняя бдительность партработников.
Публикуем воспоминания о событиях 1937 года.
Коллективизация в Краснинском сельсовете закончилась. Колхоз «Творчество» – единственный в сельсовете – развивался успешно. Урожай зерновых – 15 центнеров с га, надои молока на фуражную корову – выше 2200 кг. Обязательства мы выполняли вовремя и полностью.
Но атмосфера была тяжелая. Секретарь парторганизации колхоза «Творчество» Александр Чистяков подозрительно смотрел на каждого: словно или не узнавал человека, или видел у него рога, которых не видели другие. Всюду мерещились враги народа. «Бдительность, и еще раз бдительность!» – лозунг нависал над безответными работниками нашего колхоза. «Бдительность – задача сегодняшнего дня. Враг народа может много навредить», – говорил с жаром он каждому встречному. Как шпик, Чистяков выспрашивал, подслушивал, не говорят ли что вредительское про Сталина, нет ли заговора.
И враги народа нашлись. Федор Журавлев хорошо работал в колхозе, руководил бригадой плотников. Вдвоем с Николаем Федоровым он строил свес для укладки снопов хлеба, ремонтировал скотные дворы. Однажды Журавлева забрали. За что? По словам Чистякова, Журавлев был левым эсером. Может и был, но стал колхозником и при наличии большой семьи хорошо работал плотником. Чистяков же в заявлении в ЧК расписал Журавлева как эсера, могущего в колхозе много навредить. Без расследования того забрали. Как в воду канул Федор Журавлев. Разбили семью, уничтожили человека.
Воздух накалялся, ноздри раздувались. Пахло кровью. Нужны были жертвы. Забрали директора Краснинской школы Н. П. Благушина, Н. П. Соколова, Федоровского. Невиновных людей сажали в тюрьму, ссылали в лагеря, расстреливали. И репрессий по Краснинскому сельсовету Чистякову казалось мало. Да и вредители были неважные. Главное вредительство следовало выявить в колхозе. Однако в колхозе, как на грех, все было в порядке. Но промахи нашлись! Пропали поросята.
Дело было так. В 1937 году очищали площадь затопляемой зоны Вольского сельсовета. В «Творчество» из колхоза «12 Октября» переселяли колхозников, перевозили колхозное имущество. Свиноферму перевозили по воде летом 1937 года. Заведовал ею Николай Королев. Надо сказать, к рукам завфермой Королева часто прилипал колхозный корм, которым он кормил личный домашний скот. Однако Королев был орденоносец: имел орден «Знак Почета» за развитие свиноводства. А орденоносец в 1937 году – большое дело, большой почет. Перед орденоносцем стояли по струнке.
За свинофермой в Вольское на большой лодке поехал Дмитрий Борков, зоотехник «Творчества». Свиней и молодняк сопровождали свинарки Мария Царева и Евгения Березина. На лодке специалист Борков осмотрел поголовье и обнаружил, что семеро подсвинок уже поросились. Но в документах приплода не значилось – по ним подсвинки не поросились. Свинарки подтвердили, что подсвинки поросились. Где же приплод?
Оказывается, их поросят председатель Королев расписал на основных старых свиноматок. Значит, вот откуда у основных старых маток получился такой большой приплод! Много больше, чем был на самом деле!
«Это безобразие! Вот откуда орден получился у Королева – от плутни! Я выведу его на чистую воду!», – возмутился Борков. «А какое наше дело, – ответили свинарки, – он орденоносец, больше нас знает, и нас и не спрашивал». Но на чистую воду Королева вывести не удалось, и Борков чуть сам не пропал.
Приходит Борков ко мне: «Такое дело. Семь подсвинок поросились, а поросят нет. Нехорошее дело». Отвечаю: «Да, дело нехорошее сделано. Но имей в виду, Королев – орденоносец, связываться с ним тяжело, и я отказываюсь». «Что, струсил?», – спрашивает зоотехник. «Да, струсил, – говорю. – Про это дело знает и агроном, и член бюро Гонобоблев, и счетовод Кокарев. Все молчат, боятся: аресты, людей без суда увозят, каждый дрожит, оглядывается, как бы не сделаться врагом народа».
Приехал орденоносец Королев, возмутился: «Что, завидно? – говорит. – Да кто они такие эти Борков и Мозжухин! Да я их скручу!». Вызвал Борков из района ветврача Гусева. Осмотрела комиссия подсвинок – установили, что все семь поросились, а поросят нет. Еще больше возмутился Королев. Как так, раньше перед ним все плясали. «Я – орденоносец! Не рассуждать, что я делаю! А ветврач врет, ничего не понимает!».
В райисполкоме ветврачу Гусеву за такое дело сделали выговор: надо было оправдать орденоносца Королева, а не плутом его выставлять. И приехала другая комиссия – главный зоотехник Райзо Галанин и ветврач Иванов – с наказом подтвердить, что свинки не поросились. И опять не вышло! Много было спору-разговору на ферме. Решили, что поросились не семь подсвинок, а две. Составили акт, хотя Королев и тут не был согласен, доказывал горлом, что не поросилась ни одна.
После второй комиссии дело в районе остановилось. Не успокоился честный зоотехник Борков, который не мог стерпеть гадости, что в районе скрывают дело Королева о поросятах. Он послал письмо в газету «Северный рабочий» в Ярославль.
Так получилось другое дело – орденоносца Королева травят председатель колхоза «Творчество» Мозжухин и зоотехник Борков. Подтянули и другие факты. На трудодни орденоносцу Королеву затянули выдачу зерна и дали плохую капусту, хотя на самом деле он сам ее выбирал. Послали Королева самого получать все в бригаду, хотя ему положено как орденоносцу все довезти до дома.
Район, оставив зоотехника Боркова, принялся за меня – обвинили в гонении орденоносца, во вредительстве в колхозе, наклеили ярлык «враг народа». Надо действовать дальше: исключать из партии, репрессировать. Для этого в колхоз «Творчество» прибыл борец с врагами народа – редактор районной газеты «Верхневолжская Правда» Лапин, запойный пьяница.
На парторганизацию многие не пришли – колхозники знали, зачем он приехал. Меня сначала не пустили, велели обождать. Наверняка Лапин объяснил, что райком партии признал Мозжухина врагом народа, и его надо исключить из партии. Позвали меня, я увидел, что вопрос уже решен. «Расскажите, как травили орденоносца Королева?».
— Я Королева почти не видел, он все еще проживает в Вольском. Перевозит дом из Вольского в Красное. А потому травли с моей стороны быть не могло, – отвечаю я.
Лапин меня остановил: «Не надо, не надо, мы все знаем. Предлагаю исключить из членов партии Мозжухина!».
На другой день я пошел на бюро Рыбинского райкома. Грозное было бюро. В приемной агенты ГПУ дожидались жертв. Как только кого-то исключали из партии, человек из ГПУ выходил из кабинета вслед за ним и говорил: «Взять». И ребята из ГПУ уводили туда, откуда иные не возвращались. В райкоме я понял положение – и свое, и многих других, ожидающих своей участи. Я думал: вот мы проводили Красный террор в 1918 году за покушение на Ленина. Теперь террор дошел до нас. За что? Какая вина? Никто не объяснял.
Основную роль по исключению из партии играла прокурор Прасковья Парашутинская. Пошли ей Господи огня побольше и погорячей! Она почти не присаживалась: так горячо громила врагов народа, говорила и говорила без перерыва. И заключительные ее слова были: «Взять» и «Репрессировать».
Пригласили и меня. Руководил секретарь Рыбинского райкома Василий Завьялов. Присутствовали: прокурор Прасковья Парашутинская, пом. прокурора Алексей Миняев, члены бюро Иван Московский, Василий Лапин и другие. Рассказал я о состоянии колхоза. «Поросят не кормите?» – спрашивает Лапин. Доказываю актом: все свиньи выше средней упитанности. Объявляют: «Слово товарищу Лапину, который обследовал колхоз». Ну, думаю, и врет, ведь Лапин колхоза не обследовал и сказать может только о выдаче Королеву плохой капусты.
Парашутинская громила горячо: «Нам врагов народа жалеть нечего! Мозжухин травил орденоносца Королева. Таким людям не место в партии!». Все, тон задан. Но пом. прокурора Миняев ранее разбирался в делах колхоза «Творчество» и проводил расследование о поросятах. Он выступил в защиту: «Я ничего преступного в действиях Мозжухина не нашел. Положение в колхозе хорошее. Судить Мозжухина не за что».
Парашутинская повелительно: «Предлагаю исключить Мозжухина из партии, а судить или нет – видно будет». Постановили – из членов партии исключить, в три дня снять меня с должности председателя колхоза. Отдал я партбилет, который носил с февраля 1918 года, и который мне вручил революционер Семен Нахимсон. Положил партбилет на стол секретаря райкома Завьялова. И пошел к выходу. Человек из ГПУ не пошел за мной и не сказал: «Взять!».
В деревне я нервничал в ожидании ареста. Взял лошадей и поехал с колхозниками в Вольское за сеном – на три дня. Дорога была ровная: льдом сначала по Волге, затем по Шексне. Думаю: не сегодня-завтра меня арестуют, хоть три дня побуду на воле. Когда вернулся в Красное с сеном, мне передали, что ждет меня секретарь райкома Завьялов. Отвечаю: «Зачем я, беспартийный, пойду в райком. Да еще жду ареста. Нет, не пойду. Семья у меня большая, пятеро маленьких ребят. Когда меня посадят, что будет делать жена. Умрут с голоду. Жена и сейчас бьется в доярках. Буду трудодни зарабатывать, семье помогать». И я опять уехал в Вольское за сеном. Вернулся – опять передают, ждет меня Завьялов. И я пошел.
Завьялов при встрече подал мне руку, чем меня удивил. Много говорил он об ошибках и попросил меня признать хоть какую-нибудь вину – тогда райком оставит меня в партии. Заявление я написал, хоть и не чувствовал вины. Быстро собрали бюро райкома, которое решило: сделать мне выговор без занесения в личное дело. И восстановить в партии. Завьялов выдал мне обратно мой партбилет. Этим завершилось мое беспартийное существование, которое продолжалось ровно месяц. Но председателем колхоза с 1 января 1938 года я не работал.
Отрывок дневника опубликован в Рыбинском филиале Госархива.
Судя по количеству и качеству правительственных наград Мозжухин был очень бдительным и исполнительным работником во времена кровавых сталинских репрессий.
Население Ярославской области на 1937 год составляло 2110,9 тыс. чел. Расстреляно за 1937-1938 годы, как следует из текста статьи, 1660 человек. К сожалению, не указаны статьи, по которым были расстреляны эти люди (по-видимому, включён в статистику и откровенно криминальный элемент — бандиды, убийцы и т.п.), также не указано, сколько процентов из них реабилитировали в 1990-е. Тем не менее, 1660 от 2.110.900 составляет по 0,039% в каждый из указанных годов.
Эдуард, посмотрите на фото, которое поместила автор и сопроводительную надпись про кровь, который пахнет. На фото счастливые лица, у многих награды, на столе, как я понял, свидетельства их самоотверженного труда на благо Родины. На другом фото радостная колхозница кормит упитанных поросят. Не умеет автор подавать материал в нужной тональности: нет трупов, нет крови, нет раздутых ноздрей, кроме как на фото со сделавшим карьеру
орденоносным председателем.