Избранное Темы 11 декабря 2021 10:00

Как Рыбная слобода моровую язву пережила

Очередное исследование историка и археолога Леонида Иванова посвящено тому, как Рыбная слобода справлялась с эпидемией чумы

До последнего времени в распоряжении краеведов было крайне немного данных о том, как те или иные общероссийские события XVI-XVII в. влияли на жизнь в Рыбной слободе. Со школьного курса истории все привыкли, что в основном эти события случались либо в столице (такие как народные бунты или Земские и церковные соборы), либо на окраинах (войны и проч.). Вместе с тем внимательный анализ различных источников позволяет найти информацию о том, насколько теми или иными общероссийскими событиями была затронута Рыбная слобода. К таким событиям относится одна из самых страшных эпидемий семнадцатого столетия – чума («моровая язва») 1654 г.

С Запада? С Востока?

Несмотря на то, что об эпидемии середины XVII в. имеется достаточно документов, достоверно неизвестно, откуда она пришла. Местное происхождение для этой болезни исключено – считается, что севернее 50° северной широты природные очаги чумы не распространяются. Всего вероятнее, что эпидемия двигалась по торговым путям – сухопутным и речным. В 1652-м мор поразил Украину (входившую тогда в Польское государство – Речь Посполитую), а к лету 1654 года попал в Центральную Россию, первоначально двигаясь с юга на север по Волге.

Чума случилась в тот момент, когда Московское царство вело войну с Польшей за украинские земли: в январе 1654 г. казаки гетмана Богдана Хмельницкого присягнули русскому царю, а в июне начались военные действия московских и гетманских войск против поляков. Царь Алексей Михайлович находился с войском под Смоленском. В Москве оставалась его супруга Мария Милославская с маленькими детьми. Фактически управление осуществлял патриарх Никон от имени малолетнего «государя царевича и великого князя» Алексея Алексеевича Романова.

Патриарх Никон до начала эпидемии добился запуска весной 1654 г. церковных реформ на Поместном соборе, на котором председательствовал вместе с царем. При этом у реформы сразу проявились многочисленные противники во главе с протопопом Аввакумом. Для них моровая язва представлялась очевидной небесной карой за действия против старых канонов, закрепленных столетие назад Стоглавым собором 1551 г. Кроме того, действия Никона и его сторонников казались ревнителям старой веры одной из примет неминуемого пришествия Антихриста и приближения конца света. Усилило зловещие ожидания солнечное затмение, случившееся перед закатом 2 августа. В народе поднялось волнение, что все случившееся есть гнев Божий за надругательство Патриарха Никона над иконами. Предводитель раскольников Аввакум видел в затмении не только дурной знак, но и Божественную оценку никонианской реформы Церкви. Патриарх, наоборот, считал, что происходящее есть наказание верующим за недостаточную веру в Бога и за веру «лжепророкам». Спустя два года с начала эпидемии он напишет об этом специальное «Слово на моровое поветрие».

Чем крупнее был город, тем большим было заражение, поэтому в Москве моровая язва приняла особенные масштабы. Алексей Михайлович поручил патриарху вывезти царскую семью из Москвы: в июле месяце Никон отправился с ними сначала в Троице-Сергиев, а затем – в Калязинский Макарьев монастырь. Отъезд патриарха и царского двора вызвал «чумной бунт» в столице. Вслед за этим из города по окрестностям побежали жители – и именитые, и не очень. Люди бежали от болезни, а на самом деле разносили ее по еще не зараженным местам. Современник-летописец 1619-1691 гг. так описывал наполненное трагедиями, ужасом смерти и мародерством происходящее: «…Людие же… не убояшася страха божия, … пожитки после умерших начаша имати и грабить сребро, и злато, и многоценныя одежды… приношаху в домы своя, а телеса умерших презреша и не радеша о них, оставляху в домех… И тою дияволею прелестию погубиша сами себе и домы своя, взямшия чюжая, ни един здрав не бысть, но вси помирающе и з домашними своими. Умерших же телеса лежаще толико много не во единых дворех, и по улицам, яко дрова. И насыщашеся тех умерших телес псы и скоти, свинии и птицы растерзающе…»

Оставленный управлять столицей боярин Михаил Пронский писал Никону: «…мы, холопи твои, живем в огородах… а стрельцов, государь, от шести приказов не един при казне остался… а иныя разбежались и на караулах, государь, от них быть некому… а церкви, государь, соборныя и приходския мало не все стоят…православные христиане помирают без отцов духовных и погребают без священников и мертвых телеса во граде и за градом лежат… а приказы, государь, все заперты, дьяки и подьячие – все померли». Моровая язва в конечном итоге привела к гибели и самого боярина Пронского.

Современные исследователи чаще говорят не об одной, а о двух эпидемиях, с коротким промежутком происшедших в Московском государстве в сер. 50-х гг. XVII в. Первую летопись относит к 1654–1655 гг. Крайней северо-западной точкой распространения чумы являлась Старая Русса; на западе чума достигла Ржева, на юге — Рыльского уезда, на востоке — Нижнего Новгорода и Казани. Северо-восточным пределом распространения были Кострома, Галич и Соль Галичская. Официальной датой ее прекращения принято считать 10 февраля 1655 г., когда царь Алексей Михайлович, пережидавший моровое поветрие в Вязьме, въехал в Москву. Вторая эпидемия разразилась в основном на Нижней и Средней Волге, вплоть до Казани, в 1656-1657 гг.

«Запустение бысть в домех»

По мнению современного историка, доктора наук Бориса Миронова, от эпидемий XVII-XIX вв., как правило, «в большей степени страдал город вследствие того, что плотность населения и частота контактов между людьми там была выше, а санитарные условия хуже, чем в деревне». Исследователь подсчитал, что в городе за время эпидемии происходило сокращение численности жителей, равное пятилетнему естественному приросту городского населения.

Несмотря на распространенное мнение о том, что моровая язва и началась в Рыбной слободе одной из первых в Московском царстве, и завершилась рано – 3 июня (этим днем обозначено чудо Югской иконы Богоматери с избавлением слободы от чумы), скорее всего, у эпидемии были и последовавшие за летней волны. Судить об этом можно по переписке, которую царский двор и патриарх вели в то время с окрестными городами. Так, в двадцатых числах сентября грамоты отправляются воеводам в Ростов, Переяславль-Залесский и Ярославль. Ярославскому воеводе боярину Лаврентию Дмитриевичу Салтыкову напоминалось о том, что им оставлен без ответа отправленный еще 24 августа запрос относительно развития эпидемии в Ярославле и Ярославском уезде, в состав которого входила и Рыбная слобода: «отписать к нам…, в городе в Ярославле, и в слободах тишеет ли моровое поветрие, и сколько человек от морового же поветрия померло, и в которых слободах, и есть ли такие слободы что морового поветрия не было, и монастыри, которые в Ярославле и около Ярославля, от морового поветрия уцелели ль…» Кроме этого, воеводе давались указания обеспечить необходимую, по представлениям той поры, социальную изоляцию зараженных: «от Москвы и от иных городов, около Ярославля и в Ярославском уезде дороги засечь и заставы поставить крепкие…, а в которых дворех моровое поветрие на люди объявится, и ты бы тех дворов мертвых велел погребать во всем платье в чем они, и на чем умерли, в тех же дворех достальным тех же дворех людем, и те дворы велел обламывать и ставить сторожи крепкие, чтобы из тех дворов достальные люди никто не выходили, также бы и в те дворы никто не входили, а в которых дворах колодезей нет, и ты бы к тем дворам велел сторожем приносить…»

Повеление хоронить умерших прямо во дворах, где они жили, привело к тому, что и 20 лет спустя по окончании моровой язвы такие дворы в Рыбной слободе никем не заселялись, как указано в Писцовой книге Рыбной слободы 1674/1676 гг.: «3 места дворовые пусты – Никифорка Аристова; Оски Чурки, да Ивашки Стафеевскаго, а они Никифорко и Оска, Ивашко в моровое поветрие померли».

Видимо, эпидемия в Рыбной слободе, как и в Ярославле, завершилась только осенью 1654 г. Об этом, в частности, можно почерпнуть сведения из другого документа: «октября в 11 день, в pocпpocе, сказал астраханец сын боярской Григорей Ростопчин: послан де я… из Астарахани, к государю с арбузы… а в Ерославле де я был, и приставал выше города па дpyroй стороне, и боярин де Лaвpeнтий Дмитреевич Салтыков мне сказывал, что дни с три милость Божия есть, престало и потишело; а с Ерославля ехал на Романов, и поветрея на Романове нет и не бывало; а с Романова ехал на Рыбню, и тут не nриставал, сказали мне, что есть на люди упадок; а с Рыбни на Углечь, и на Углечи и в деревнях упадка нет на люди…»

Для понимания демографических последствий моровой язвы для Рыбной слободы интересным представляется сравнение информации о родах и фамилиях «рыблян», упомянутых Писцовой книгой 1674/76 гг. и источниками, содержащими информацию о живших в слободе раньше, в 1-й пол. — сер. XVII в. Таковым, например, является Синодик Богоявленского Островского монастыря, дошедший до нас в рукописи нач. XVIII в. В нем приводятся сведения о поминовении представителей 35 «родов» Рыбной слободы. Понятно, что не все население Слободы было вкладчиками в этот монастырь, поминать их могли и в других окрестных обителях и храмах, но как донесенная временем «статистическая выборка» пример показательный: из 35 «родов», поминаемых в Синодике, для более чем трети не находится потомков, владевших дворами по Писцовой книге во второй половине семнадцатого столетия. При этом фамилии некоторых из них отражаются в перечне пустых дворовых мест (Докучаевское), покосов-пожен (Воиновская, Сутыринская), у которых на момент составления Писцовой книги в 70-х гг. XVII в., очевидно, были уже другие хозяева. Пресечение трети родов могло быть вполне вероятным последствием такой эпидемии, со временем их дворы оставались по понятным причинам незаселенными.

Чудо Югской иконы Божией Матери

Информацию о случившемся летом 1654 г. в Рыбной слободе чуде, остановившем моровую язву, мы узнаем из документа, изданного на полвека позже – зато какого! Особым указом «великого государя Царя и великого Князя Петра Алексеевича и всея и великия и малыя и белыя России самодержца» в 1701 году была дана памятная грамота «Рыбной слободы законому старосте Преображенскому попу Василию, жителям земских дел, бургомистру Федору Ильинскому со товарищи». В нем напоминалось, что «на реке Юге в Дорофееве пустыне образ Чудотворной Пресвятыя Богородицы Одигитрии из давних лет… в прошлых годах, когда было моровое поветрие и тоя Богоматери чудотворный образ подымали соборне со Святыми Кресты и к вам в Рыбную слободу, с ее Богоматери пришествием у вас в Рыбной слободе моровое поветрие перестало». В память тех событий указ устанавливал, что «ради душевного спасения и телесного здравия поднять к вам со Святыми Кресты соборне в Рыбную слободу в нынешнем… году, в нынешний Святый пост Петров и был бы у вас в святой церкви неделю ныне и впредь на все годы для молебного пения и обхождения со святыми Кресты круг Рыбные слободы не возбранно». В конце грамоты всем слободским жителям давался наказ проводить летний крестный ход регулярно: «велеть тот чудотворный образ Пресвятыя Богородицы встретить и впредь встречать и приносить в Рыбную слободу…» Так царский указ закрепил традицию, которая затем существовала до 1917 г.

Сам факт чудесного избавления от моровой язвы после искренней коллективной молитвы жителей Рыбной слободы был типичен для тех дней. Описания многих храмов, монастырей во многих городах, переживших моровую язву, содержат упоминания о подобных чудесах. Многие крестные ходы, учрежденные в то время, сохранялись, как и рыбнослободский, в течение столетий. Например, в верхнем течении Мологи при схожих обстоятельствах был учрежден Большой Бежецкий Крестный ход с иконами Божией Матери «Теребенская» и образом Святителя Николая Чудотворца. В Костроме в память от избавления от моровой язвы проходило три крестных хода с иконой Федоровской Божией Матери, первый из которых так же, как и рыбинский, происходил в Петров пост. Похожая традиция установилась в Казани, где после принесения крестным ходом в город из Седмиозерной пустыни иконы Смоленской Божией Матери моровая язва пошла на убыль. В «Углич-ском летописце» XVII в. рассказывается, что моление перед иконой Боголюбской Божией Матери в храме царевича Димитрия-на-Крови остановило эпидемию моровой язвы в городе, в честь чего был учрежден городской крестный ход. В Земляном городе Ярославля, в деревянной Троицкой церкви случилось обретение чудотворной иконы Смоленской Богоматери, с которой был совершен крестный ход, после которого «язва оная смертоносная преста», в память о чем ростовский митрополит учредил ежегодный крестный ход, а на Поклонной горе, «у врат града Ярославля» со стороны Ростова, по его указу был установлен памятный крест (совр. кресты на Нефтестрое).

Вплоть до закрытия советской властью в рыбинском соборе перед левым клиросом постоянно находился серебряный киот со списком иконы Югской Божией Матери в жемчужной ризе с алмазною звездой. В те летние дни, когда из Югской Дорофеевой пустыни приносили крестным ходом саму чудотворную икону, ее ставили вместо киота.

Каменный собор как память о победе над чумой?

Не только знамениями запомнились месяцы моровой язвы. Религиозные чувства людей, напуганных массовыми заражениями и гибелью их родственников, знакомых, соседей, были двигателем куда более масштабных поступков, нежели молитвы и крестные ходы. В Вологде за один день была сооружена «обыденная» Спасская церковь, а местный иконописец по обету за один же день написал для храма икону. В Шуе жители собрали средства и заказали список со Смоленской иконы Божией Матери, написанный за семь дней, после чего эпидемия в посаде начала затихать, а Шуйская икона Богородицы стала почитаться как чудотворная.

В Рыбной слободе, помимо чуда иконы Югской Божией Матери, по нашему мнению, также можно найти следы подобного поступка. До сих пор никто не сопоставлял события моровой язвы в слободе и сообщенную настоятелем Спасо-Преображенского собора Матвеем Гомилевским в первом труде по истории города — «Описание города Рыбинска» 1837 г. — дату закладки каменного храма… в 1654-м году! Предположение о наличии взаимосвязи между закладкой собора и эпидемией напрашивается само собой. Тем более что посвящение собора Спасителю перекликалось с примером сооружения в моровую язву «обыденной» Спасской церкви в Вологде; в начале XVII в. при схожих обстоятельствах в Ярославле был сооружен «обыденный» Спасо-Пробоинский храм. Победа над эпидемией могла быть сильнейшим мотивом для оставшихся в живых «рыблян» обратиться к ростовскому митрополиту Ионе Сысоевичу за благословением на закладку каменного храма для того, чтобы поблагодарить таким образом Бога за чудо избавления от чумы. «Храмоздательной» грамоты митрополита на этот счет мы не располагаем (такие грамоты Ионы известны для Воскресенского собора в соседней Борисоглебской слободе – современном правобережном Тутаеве — и для других городов Ростовской епархии), но, возможно, ее еще удастся найти в архивах. Каменный собор после закладки в 1654 г. был построен за 6 лет и освящен в 1660-м. В 1838 г. он был разобран, и остается надеяться на будущие археологические раскопки, которые смогут дать больше информации об этом памятнике благодарности жителей Рыбной слободы за избавление от страшной моровой язвы середины семнадцатого столетия.