Темы 5 февраля 2022

Помогли себе сами

Как после пожара Рыбная слобода сама себя восстановила. И почему ее за это наказали

Россия горела всегда. До середины ХХ века у нас преобладало деревянное строительство. Пожары опустошали города и села, огонь уничтожал все живое за считаные часы. Так в XVIII веке Рыбная слобода пережила пять сильнейших пожаров. А в 1735 году она выгорела полностью. Об этом читаем у рыбинского историка Галины Левиной.

«Многие люди обгорели»

Утром 20 июля 1735 года над Рыбной слободой тревожно загудел набат. Пожар! Деревянная слобода горела часто: то «нижний конец» (в сторону устья Черемхи), то «верхний». Но такого страшного пожара не было за всю ее историю, пишет Левина.

Он начался «в десятом часу в доме вдовы Анны Элтековой», огонь перекинулся на стоящий рядом амбар, где хранили 35 тысяч пудов казенной соли. Затем заполыхало все, даже церкви (единственные каменные здания в слободе) – там сгорели иконостасы, «главы и кровли», а у церкви Николая Чудотворца упали своды. Слобода сгорела полностью. Вот как об этом рассказывают архивные записи.

«Сгорели ратуша и таможня, и померной амбар с хлебом. Кружечный двор, а в нем казенная медная, железная и деревянная посуда, котлы и кубы, вино и пиво, водка и мед. Соляные амбары с солью. И всех жителей дома, и всякое строение с пожитками, с домовою их посудою. И многая их скотина, лавки и амбары с товарами и с деньгами. И хлеб в амбарах приезжих купецких людей. Крепостная контора (где фиксировали нотариальные акты – Г.Л.) и денежная казна, и указы. Все сгорело без остатку. И многие люди обгорели, отчего болезнуют весьма, а другие и до смерти сгорели. От пожару жители Рыбной слободы разорились вконец и пришли во всеконечную скудость».

Разорение

После пожара Рыбная слобода оказалась исключена из торгового маршрута. До трагедии она связывала Нижнюю Волгу с Петербургом, здесь товары перегружали на маломерные суда. Но все припасенные барки сгорели – перегружать хлеб некуда. Нет таможни – купцам негде платить таможенные пошлины, нет Померного амбара – негде торговать хлебом. Нет кладовых амбаров – некуда положить товары на зимовку. Большегрузы с хлебом не доходили до слободы, так уплывала от наших предков прибыль.

Раньше Рыбная слобода принимала тысячи пришлецов, обхаживала, давала ночлег. В навигацию здесь останавливались бурлаки и коноводы, купцы и приказчики, солдаты и чиновники, крестьяне и нищие. Всю эту ораву поили и кормили десятки торговых точек: лавки со съестным, харчевни и питейные избы. Был даже целый Калашный ряд с выпечкой, а рядом пристраивались «скамьишки с печеным хлебом и калачами». Теперь не осталось ничего.

Слобожане сообщили о несчастье наверх. Но Ярославль не спешил помогать погорельцам. Руководство интересовало одно – сохранилась ли торговля казенной водкой и солью.

Кружечный (питейный) двор Рыбной слободы был одним из крупнейших на Верхней Волге и приносил казне тысячные прибыли. Ярославль отправил в слободу дворянина Петра Волкова, который выяснял, как обстоят дела с «питейной продажей». Но ярославцы зря волновались – пожар на «питейную» способность слобожан никак не повлиял. Оказалось, что во время пожара вино сохранилось в церковных подвалах, оно «продаетца ныне без остановки», продажа пива и «кислого» меда тоже возобновилась с 1 августа.

Больше денег казне, чем торговля алкоголем, приносила только продажа соли. Ее в слободе проверял нарочный петербургского Сената полковник Матрунин с командой канцеляристов. Снова начались допросы – на этот раз о «сгорении» соляных амбаров. Рыбинский «соляной голова» Федор Роговиковский доложил: слобожане спасли 21 тысячу пудов соли и денежную казну (более 700 рублей).

Деньги Матрунин сразу отправил в Москву, хотя мог бы оставить погорельцам на восстановление слободы. Сгоревшую соль высокая инспекция приказала разобрать на «смуглую» и на «згребную с грязью». Вторую есть уже было невозможно, тем не менее, ее потребовали продать с торгов, пусть и вдвое дешевле. Однако продать ее не удалось – и на «соляных сборщиках» повис долг.

Инспекторы разъехались, а слобожане остались один на один со своим несчастьем. Некоторые разбрелись по селам – кормиться «Христовым именем». Оставшихся слобожан выручали субботние торжки: окрестные крестьяне привозили продукты, с них брали невысокую пошлину. Копилась понемногу и «питейная прибыль», которую собирали в Коприно, Фроловском, Еремейцеве, Глебовском и Кривце. Там слобода держала питейные избы, где «рыбенские целовальники» служили продавцами, ежемесячно меняясь.

В ноябре 1735 года, в преддверии зимы, слободская ратуша вновь обращается в Ярославль. Руководитель слободы просит разрешения временно не собирать с погорельцев подушную подать, а на казенные деньги (пошлины и питейную прибыль) построить общественные здания. Но в ответ – лишь молчание. Тогда слобода решает действовать самостоятельно.

Инициатива наказуема

Восстановление Рыбной слободы возглавил бурмистр Яков Щаплиевский. Ему помогали коллеги, «выборные люди»: таможенный бурмистр Петр Первов, «соляные сборщики» Кузнецов и Репин, Клоков, Покровский, Конурин, Ильинский, Заемский, Тюменев. В январе 1736 года их сменили новые «выборные», которые и завершили восстановление слободы.

— Вряд ли они чувствовали себя героями, — пишет Галина Левина. — Обычные посадские люди, которые, даже будучи «выборными», могли схитрить, выпить, подраться, даже уснуть на печке во время заседания ратуши. Из-за малочисленности местного купечества они вынужденно бросали торговлю каждые 3 года и бесплатно служили старостами, целовальниками, «ларешными» (помощники бурмистра), «десяцкими» (правоохранители). Но после пожара они сплотились и восстановили слободу.

Для этого Щаплиевский собрал мирской сход и добился «учинения мирского приговора», который позволял ему брать казенные деньги и расходовать их на строительство общественных зданий. Его коллеги закупали стройматериалы, нанимали работников, следили за стройкой, налаживали работу кружечного двора, закупали оборудование и хлебные припасы.

Через 5 месяцев слобода возродилась. На ее восстановление израсходовали 500 казенных рублей. На центральной торговой площади появилось двухэтажное здание таможни и ратуши, их разделял коридор, куда вела высокая крытая лестница. На первом этаже находились склады – амбары кружечного двора. На площади оказались и две питейные избы. Пивную поварню восстановили на прежнем месте – за площадью, ближе к Волге. На берегу Черемхи снова расположились казенная винокурня и солодовенный двор, внутри которого – 5 амбаров для «рощения солода» и хранения закупленных припасов.

В марте 1736 года новый бурмистр Василий Тюменев доложил наверх, что строительство окончено. И что потраченные 500 рублей слобожане вернут в этом же году – за счет таможенных пошлин и «питейной прибыли».

Только тогда власти обратили внимание на слобожан – как это они посмели взять казенные деньги? Из Ярославля и Петербурга в Рыбную полетели письма.

— В обобщенном виде это звучало так: Как посмели строить без указа? Как посмели израсходовать казенные деньги? Как посмели не собрать подушную подать и взять для своих нужд «питейную прибыль»? Был ли контроль над строительством и сколько похищено из казны? Прислать немедленно ведомости, где отчитаться за каждое бревно, стекло, гвоздь! Отчитаться за таможенные пошлины и «питейную прибыль» аж с 1719 года! Дать списки «выборных» за каждый год и представить «записные книги»! – перечисляет историк.

Но часть «выборных» уже успела умереть, отвечает ратуша. Пусть отчитываются сыновья! – требует власть. Так ведь бурмистры отчитались за все, и квитанции есть, пишут слобожане. Нет, все вы воры, и ваш долг с 1719 года 20 тысяч, — отвечает власть.

Что же ответила ратуша на обвинение в самовольстве?

«Та постройка чинена за присмотром ратушских бурмистров Якова Щаплиевского да Петра Первова. А деньги на ту постройку (взяты) из таможенных и кабацких сборов 1735 года. О той постройке в Ярославскую контору поданы доношения, однако и поныне об оной постройке они указа не учинили. И ежели б мы без указу ту постройку не учинили, то было бы негде таможенных и канцелярских сборов сбирать, и вино курить, и пива варить и в продажу производить. И оттого никакого б сбору не было. И казне б учинился великий вред. А из казны никакого похищения не было».

Вряд ли такой ответ понравился чиновникам: рыбнослободцы не только не испугались, но еще и посмели укорять власть. Неизвестно, как проходило дальнейшее расследование – в фонде ратуши документов об этом нет.