Как и многие коллеги-интеллигенты, художник Михаил Соколов оказался в нашем городе не по своей воле – после лагерей ему запретили жить в столице. Рыбинск стал для больного художника и невольной ссылкой, и последним шансом творить.
Именно в 1943-47 годах в Рыбинске Соколов проиллюстрировал Пушкина, Толстого, Гоголя, создал рисунки к «Мертвым душам», «Анне Карениной», «Войне и миру», «Моцарту и Сальери».
Несколько работ Михаила Соколова хранятся в Рыбинском музее-заповеднике, два натюрморта сейчас экспонируются на выставке «Тихая жизнь вещей». Как встретил Рыбинск вчерашнего заключенного – узнаем из писем художника.
Михаил Соколов – наш сосед, родился и рос в Ярославле. На рубеже 1920-30-х его стиль казался современникам крайне странным — агитплакатов и портретов вождей бывший революционный матрос не рисовал.
Героями тонкой зыбкой графики 40-летнего художника становились прекрасные дамы, всадники, музыканты и странствующие комедианты. В натюрмортах предпочитал изображать мертвых птиц. В пейзажах — уходящую Москву, ее старинные усадьбы. Одна из центральных тем Соколова — «Страсти Христовы», этот цикл составляет 500 листов.
Искусствоведы называют Соколова мастером русского «тихого искусства», своеобразным «поздним романтиком». Согласитесь, не самая созвучная послереволюционной бурной эпохе творческая манера.
— Среди современников он держался обособленно. Ни до, ни после революции не был членом художественных объединений, в искусстве следовал своим идеалам. И в творчестве был непреклонным «эстетом и аристократом», — пишет Нина Голенкевич в статье «Маленькая-большая живопись Михаила Соколова».
Между тем, в СССР 1930-х крепчает соцреализм – понятные яркие картины на революционные и производственные темы, эстетика которого отвечала и запросу власти, и массовому вкусу. На этом фоне фантазийная графика Соколова выглядела вопиюще несовременной.
И художнику не раз крепко доставалось от советских критиков. «Одержимый живописной мечтой, он носит в себе упрямые образы романтических пейзажей, причудливых голгоф, старомодных женщин в манерных шляпах. Он упирается в свою фантазию и не признает становящегося дня», — писал критик Недович.
Однако поначалу Михаилу Соколову все же удается находить место в пестрой творческой среде. Его графику приобретает для коллекции Третьяковская галерея. Соколовским фантазиям находится место в книгах: его иллюстрации украсили книги «Орлеанская девственница» Вольтера, «Домби и сын» Диккенса, «Божественная комедия» Данте.
В 1934 году художник становится членом МОСХ, не утрачивая самобытности, продолжая работать на темы минувших эпох. А в 1936-м Соколов возглавил живописную мастерскую в московском Институте повышения квалификации художников.
Но времена становились все суровее, началась борьба с формализмом – а значит, борьба вообще с любой манерой, с любыми приемами. А бескомпромиссный художник не собирался подстраиваться, менять романтическую тематику и легкую манеру письма.
«Пусть меня принимают таким, какой есть — несуразным, неисправимым мечтателем и романтиком — всеми чувствами ушедшим в «несуществующее, нереальное», — пишет Соколов даме сердца.
В печати все чаще звучали обвинения, что искусство Соколова «чуждо советской действительности». Первым делом Соколова убрали из Института повышения квалификации – «идеологически вредный формалист» не имел права воспитывать художественные кадры.
А потом случилась история почти булгаковская: осенью 1938-го Соколову, который жил и работал в 10-метровой комнате, выделили мастерскую в новеньком Доме художника. Но завистник из творческой среды написал донос.
Через две недели после получения ключей Соколова арестовали. Обвинили в пропаганде «к свержению, подрыву или ослаблению советской власти» и осудили на семь лет лагерей.
В лагерях Кемеровской области художник смог выжить, сохранив себя духовно и творчески. Его не лишили права переписки – и он постоянно рисовал. Друзья на воле получали в конвертах миниатюры художника – акварели размером со спичечный коробок, написанные на обрывках бумаги, на конфетных обертках.
Через полвека, в 1993-м, московские художники «расшифруют» эти миниатюры — тщательно перенесут изображение Соколова на огромные холсты, чтобы публика рассмотрела замысел художника.
Тематика соколовских работ и в лагере оставалась прежней: дамы, лагуны и аллеи, конные парады, барская охота, зимние пейзажи.
А вот с материалами пришлось повозиться. В суровых условиях лагеря творец изыскивал новые художественные приемы:
— Вместо пера Соколов использовал спичку. Чтобы фон приобрел нужную фактуру, процарапывал бумагу острым предметом или размачивал и взрыхлял ее. Он растирал грифели цветных карандашей, смешивал их с мелом или зубным порошком и так получал материал, который мог по выразительным средствам заменить пастель, — пишет Нина Голенкевич.
Ученик Соколова Николай Леман дал точную оценку работам лагерного цикла: «Это маленькая-большая живопись, мастер вступает в поединок с материалом, каждый раз выходя блестящим победителем».
От непосильной работы и бескормицы 55-летнего Соколова настигли лагерные болезни: пеллагра, анемия. Зимой 1943-го здоровье Соколова настолько ухудшилось, что его досрочно освободили – без снятия судимости и с запрещением жить в Москве.
Он с трудом добрался до Ярославля, где жили его мать, сестры и брат. Но семья отказалась от опального художника и после выписки из больницы, где он провел 8 месяцев, принять к себе не решилась.
Друзья чудом нашли ему должность преподавателя изобразительного искусства в Доме пионеров Рыбинска. Судя по всему, художник встретил в нашем городе довольно теплый прием. Рыбинск стал первой за пять лет тихой гаванью, где он смог отдышаться от житейских бурь.
Вот что Соколов пишет в ноябре 1943-го:
«Рыбинск встретил меня совершенно по-иному, чем Ярославль. Директор Дома пионеров – милейший человек, делает для меня все, чтобы мне было как можно лучше!
Дня через два переезжаю туда, где мне отвели две комнаты. Одна 10 кв. м с печкой (я люблю топку печки) – это моя спальня и кабинет, другая 18 кв. м, в два окна – это моя мастерская-студия.
С питанием меня прикрепляют к лучшей столовой, где дают завтрак, обед с хлебом, булочкой, сахаром и чашкой кофе, второе – мясное. Одним словом, это первая улыбка жизни за 5 с лишним лет. Делюсь с вами первой радостью».
Друзья, бывавшие у художника, смотрели на его рыбинский быт не столь оптимистично: «Он занимал две полутемные комнаты, бедно обставленные, – вспоминал ярославец Николай Тарабукин. – Его печальную судьбу разделял галчонок с подбитым крылом, потом мохнатая дворняга».
Отогревшись сердцем, в Рыбинске Михаил Соколов стал творить еще активнее — он возвращается к большой графике и станковой живописи, создает иллюстрации к Пушкину и Гоголю, Диккенсу и Мопассану.
— В этот период мастер воплощает незавершенные замыслы. В Рыбинске он создает десятки пейзажей и натюрморты, отмеченные высочайшим мастерством, среди которых особое место занимает цикл «Птицы», — пишет Нина Голенкевич. — Работы наполнены эмоциональной жизнью личности – от страдания, скепсиса и пессимизма до торжества и возвышенного.
Словно не в силах отвыкнуть от лагерного дефицита материалов, Соколов продолжил рисовать миниатюры. Так, в январе 1946-го он пишет: «Последние дни делаю по 20-25 вещей размером в вершок (4,5 см — прим. ред.) и меньше. Много Рыбинска и Санкт-Петербурга, романтических и многофигурных композиций: двор Людовика XIV, Наполеон в окружении свиты, Павел I на параде, двор Екатерины II. Темы исторические, но с произволом, для меня важна «атмосфера», а не пуговицы на костюме».
За четыре года, что он жил в Рыбинске, художник успел сделать очень много. В мае 1947 года он записывает: «Пишу, как голодный ест, – по 8-10 штук в день. Был день, когда написал 14 вещей. Натюрморт с черепом и цветком. Цветок утверждает жизнь, поэтому, несмотря на череп (смерть), он не пессимистический».
Художник трудился до последних дней своей жизни, он скончался от онкологии в сентябре 1947-го. Работы Михаила Соколова из цикла «Птицы», полные трагизма, сегодня выставлены в Рыбинском музее-заповеднике.
Благословенна память таким — не продавшим ,не предавшим !!! Спасибо за замечательную статью…
Стойкость духа!Уважение и низкий поклон!
Бессмертные шедевры созданы Михаилом Ксенофонтовичем в Рыбинске!!,Художественному миру еще предстоит это осознать!!Большое счастье что вышли 4 альбома.Огромное спасибо Нине Павловне Голенкович,и всем кто принимал участие в работе над наследием этого прекрасного художника!!