новости 22 июня 2011 9:38

Это было под Киевом. Документальный рассказ

К нам в редакцию обратилась жительница Рыбинска. Она, разбирая вещи на чердаке дома, купленного ею в Песочном, натолкнулась на пакет с документами о воине-инвалиде Великой Отечественной войны Геннадии Борисове.

Среди них вырезка с публикацией о подвиге солдата, свидетельство о смерти и еще переписка с чиновниками того времени с просьбой выделить путевку в санаторий для него и его жены, датированная сентябрем 1969 года. Этот документ показался интересным тем, что для нас, потомков, жизнь героя войны ограничивается его боевым подвигом, а вот какие «сюрпризы» принесла мирная жизнь, так и остается за кадром.

К сожалению, на долю участников, инвалидов войны выпали немалые и мирные испытания.
Вот строки из переписки:

«Наш земляк Борисов Геннадий Сергеевич в годы Отечественной войны, будучи в партизанском отряде на Украине, попал в полицию, а затем в немецкой комендатуре подвергся страшным нечеловеческим пыткам. Но они не сломили железную волю Г.С. Борисова, и только каким-то чудом ему удалось уйти от этого страшного ада. К его счастью, в спасении жизни и восстановлении сил и здоровья оказала помощь украинская колхозница Анастасия Потаповна Зубарчук. После ее благородной помощи силы Геннадия Сергеевича окрепли и он участвовал в освобождении Румынии, Венгрии и закончил войну в Моравии. Это подтверждено и подлинными документами, сохранившимися у Г.С. Борисова. В данное время он лежит в больнице, инвалид войны первой группы.

Его супруга, Борисова Анна Александровна, работает на Первомайском фарфоровом заводе. В 1944 году призывалась в ряды Советской Армии в центральную женскую школу снайперской подготовки и с февраля 1945 года принимала участие в боевых действиях в составе Первого Украинского фронта и с боями прошла Польшу, Чехословакию, конец войны застал ее в 30 км от Берлина. С поля боя под свинцовым шквалом она вынесла на руках тяжелораненую подругу по оружию.

Вся семья очень скромная, никуда и никогда не обращалась ни за какой помощью, но в данное время считаем, следовало бы обратить на это должное внимание. Вопервых, сам Геннадий Сергеевич получает пенсию 71 рубль 50 копеек, состояние здоровья слишком слабое, давно лежит в Песоченской больнице, ему необходимо санаторно-курортное лечение.

Рыбинский райсобес может ему выделить только одну путевку, но за ним необходим надзор в пути и на месте. Могла бы с ним поехать его жена, но там считают, что второй путевки выдавать не положено. Сама Анна Александровна получает зарплату 60 рублей. Жилищные условия очень плохие, вынуждены начать строить свой дом, и теперь семья как никогда испытывает острый материальный недостаток. Просим оказать помощь для восстановления его здоровья».

Похоже, помощь не успела, несколькими месяцами позднее Геннадий Сергеевич ушел из жизни, ему было всего 47 лет. А мы для того, чтобы сохранить память об этом человеке, публикуем документальный рассказ о подвиге героя.
***
Геннадий открыл глаза. По всему телу разлилась ноющая боль, голова гудела. В розовом тумане постепенно прояснялись склоненные над ним лица полицаев.
«Все, это конец», — мелькнула и пропала мысль.
— Ну, вставай, гад, пошли, — зло прохрипел один из них, пнув Геннадия носком сапога. Двое других подхватили под руки, поставили на ноги. И так, поддерживая и поторапливая прикладами, вели до самой комендатуры.
Случилось непоправимое: Геннадий попал к полицаям с поличным. И надо же было им оказаться здесь именно тогда, когда он возвращался на базу партизанского отряда…
Напуганные размахом партизанского движения, полицаи давно уже не появлялись в прилегающих к лесу деревнях, и народные мстители беспрепятственно передвигались даже днем. Вот и сегодня, выполнив задание и переночевав в деревне, он вышел пораньше, чтобы к вечеру возвратиться в отряд. Геннадий уже подходил к лесу, когда перед ним, как из-под земли, вырос отряд полицаев. Рассчитывать на то, что не задержат, было по меньшей мере глупо: у него нет никакого документа, в кармане – пистолет. Оставалось одно – уходить. Геннадий выхватил пистолет, сделал несколько выстрелов и бросился бежать. Может, и ушел бы, если не зацепился сапогом за гибкую, как стальная пружина, ветку. Пока поднимался, на него насело десятка полтора озлобленных стрельбой полицаев. Били прикладами, ногами, покуда не потерял сознание. И вот теперь его, еле передвигающего ноги, ведут в местечко Тетиев, где, он знал, находится немецкая комендатура.
…Допрос вел старший полицай Тетиевской комендатуры Мандрик.
— Кто такой?
— Я – русский, ярославский. Больше ничего не скажу.
— Врешь, сволочь, заговоришь, Мандрик не таким развязывал языки. Где отряд? Чем вооружен? Отвечай!
Геннадий молчал, с ненавистью глядел в сытое, опухшее от попоек лицо.
— Молчишь? А ну, дайтека его руку.
Один из присутствующих при допросе полицаев схватил правую руку Геннадия, положил на стол. Мандрик достал из кармана плоскогубцы и сдавил ими средний палец.
— Будешь говорить?
Прихватил ноготь, повернул плоскогубцы и рванул на себя. От боли у Геннадия пошли перед глазами темные круги, но он сдержал рвущийся крик. И теперь уже знал, что никакая боль не заставит его проронить хоть слово.
А полицай от этого молчания и вида крови зверел все больше. Пилкой перочинного ножа пилил переносье, бил пистолетом по голове, рвал плоскогубцами ноздри. Окровавленного, без чувств, Геннадия выволокли из комендатуры и отвезли в камеру Тетиевской тюрьмы.
Ночь прошла в тяжелом полузабытьи. А утром следующего дня – снова допрос. На этот раз допрашивал начальник полиции Куравский в присутствии коменданта – немецкого офицера – и переводчицы. С Геннадия сорвали одежду и, привязав к скамье, били шомполом, поленом по пяткам, пока вновь не пришло спасительное беспамятство.
— Вывести на базар, утром повесить, — распорядился офицер.
Босого, в одних трусах Геннадия вывели на улицу. На шею повесили дощечку с надписью «Партизанбандит» и повели к базару. Сзади шел комендант. Он намерен был выступить перед народом с речью, что, дескать, так будет с каждым, кто посмеет пойти против «великой немецкой армии», будет оказывать содействие партизанам. Но народ не пожелал слушать, разбежался. Геннадия вновь привели в тюрьму, втолкнули в камеру и заперли на засов.
…Ночь. Последняя ночь Геннадия Борисова, двадцатилетнего русского парня. Завтра его уже не будет. Он сам слышал, как переводчица передала распоряжение коменданта Куравскому – утром повесить. А умирать так не хочется… Одно хорошо – конец пыткам. Узнают ли товарищи из отряда, что он никого не выдал, ничего не сказал? Должны узнать…
На какоето время забылся. Приснилось: мать, как когдато, теперь в таком далеком прошлом, гладит его волосы и, грустно улыбаясь, просит: «Гена, вставай, пора!»
Очнулся. Все тело горело тупой болью. Страшно хотелось пить. Подошел к двери, нажал – заперта. Стал ощупывать стены и неожиданно под пальцами оказалась решетка. Подергал – не поддается, но прутья прогибаются. Разогнул один прут, другой, просунул голову, потом плечи и мешком свалился по другую сторону стены.
Это была соседняя камера. К счастью, дверь у нее оказалась незапертой. И впервые после встречи с полицаями мелькнула надежда: может, еще не все кончено?
Теперь он почувствовал себя не узником, а охотником. Бесшумно приоткрыл дверь: ни души, только в конце полутемного коридора дремлет часовой. Повел взглядом по захламленному полу и еще раз дрогнуло сердце: невдалеке валялся порядочный обломок кирпича. Этим обломком он и ударил из последних сил ничего не подозревавшего часового по голове. Теперь, когда путь к свободе был открыт, хладнокровие отказало ему. Он бросился в первую попавшуюся дверь и сразу понял, что попал в дежурную комнату. Подскочил к окну, ударом ноги выбил раму и спрыгнул во двор. И опять неудача – как раз напротив окна под грибком сверкнул штык часового. Громыхнул выстрел. Мимо! Бежать, бежать… Река! Мелко. Быстрее на тот берег, где черной стеной застыл лес. Еще выстрел. Откудато ударил пулемет и пули как злые осы: фить-фить. А под ногами уже вязкое болото, по лицу бьют тугие, облитые росой, тростники, которые он принял за лес. Когда вконец обессилел, залез под полузатопленную корягу и затих.
Небосвод медленно серел, над болотом повисли клубы тумана. Над головой завозилась, потом затенькала какая-то птичка. И вдруг шлепки тяжелых солдатских сапог по воде и шум раздвигаемых тростниковых зарослей справа. И слева. Ищут. Еще плотнее, как затравленный зверь, вжался в болотную грязь. Тяжелые капли сбитой с метелок росы упали на лицо, но шаги не остановились и, постепенно удаляясь, затихли. Пронесло.
К концу дня лежать в воде стало невмоготу – замерз. С наступлением сумерек пошел через болото наугад, лишь бы двигаться, лишь бы подальше от города. Не давала покоя мысль: как добыть одежду, ведь он в одних трусах.
Болото постепенно сменилось кустарником, кустарник – лесом, а он все шел. Когда совсем стемнело, вдалеке между деревьями мелькнул огонек. Огонек оказался светящимся оконцем одинокого хутора. Через огород подошел к дому, заглянул в окно: две женщины – старуха и девушка.
В дом вошел без стука. Увидев обнаженного, со страшными ранами мужчину, женщины обмерли, не в силах вымолвить ни слова.
— Не бойтесь меня. Дайте мне чтонибудь одеть и я сразу уйду.
Первой опомнилась молодая.
— Мама, это же тот партизан, что сегодня бежал из тюрьмы.
Теперь дар речи обрела и пожилая.
— Болезный ты мой, да как же ты спасся! Тебя же везде ищут проклятые полицаи, сегодня дважды и к нам заходили, только-только до тебя ушли. Предупредили: найдут у нас – обеих расстреляют.
Вытирая глаза и сморкаясь в передник, она подала ему старую фуфайку и такие же ватные брюки, молодая отрезала ломоть хлеба и кусок сала. Геннадий поблагодарил и вышел.
Куда идти? Лес, наверняка, будут прочесывать, на дорогах – засады. В поле! Геннадий прошел метров триста полем, залег в борозду и так пролежал остаток ночи и весь следующий день.
С наступлением сумерек – это была уже третья ночь после побега – Геннадий вышел на знакомую дорогу. Сейчас должна быть деревня Стрижовка, за ней поле, а там и лес, там свои, но это так далеко… В какомто полузабытьи он машинально переставлял ноги и с каждым шагом чувствовал, как уходят из больного, избитого тела силы. Нет, не дойти. Геннадий свернул в придорожные кусты и упал на росную, пахнущую мятой траву.
Анастасия Потаповна Зубарчук, колхозница из Стрижовского хутора, чуть свет вышла из дома набрать хворосту. Обходя кусты, она наткнулась на чтото черное.
— Господи, никак человек. Чей же это?
Постояла в нерешительности, подошла. Человек дышал. В раздумье покачала головой, тронула за плечо. Человек поднял голову, и она ахнула: на нее смотрело опухшее изуродованное лицо.
— Кто ты, сынок? – спросила она участливо.
И сразу вспомнила: вчера на хуторе полицаи обыскали каждый дом, каждый сарай в поисках какого-то бежавшего из тюрьмы партизана.
— Здесь тебе оставаться нельзя, пропадешь. Я спрячу тебя.
Так Геннадий Борисов, парень из Ярославщины, оказался в доме украинской колхозницы Анастасии Потаповны Зубарчук. Она знала, что, укрывая партизана, рискует не только своей жизнью, но и жизнью членов своей семьи – мужа и сына. Но она не могла оставить и попавшего в беду этого русского парня, который боролся с ненавистными ей оккупантами и их холуями. А с немцами у нее были свои счеты. Ее старший сын Николай Кузьмич Зубарчук пошел добровольцем на фронт и погиб при защите Москвы. Второй сын, Федор, служил в одной из артиллерийских частей. Так разве может она оставить в беде товарища ее сыновей!
Для Анастасии Потаповны начались тревожные дни. Геннадию требовалась медицинская помощь, лекарства, а откуда их было взять? Каждый вечер она выводила спасаемого из убежища (в курятнике из соломы для него был сделан шалаш), сажала в корыто, промывала раны теплой кипяченой водой, смазывала топленым салом, прикладывала подорожник и бинтовала простиранными и проглаженными горячим утюгом тряпками. Собирала на лугах какието известные ей одной травы, сушила, настаивала и давала пить. А тут еще нетнет да и нагрянут в деревню полицаи, вынюхивают, выспрашивают, не объявился ли где бежавший партизан, сообщали, что за его поимку немцы назначили большую сумму денег. Так в тревогах и заботах проходил день за днем.
Почти месяц прожил Геннадий у Зубарчуков. Благодаря стараниям Анастасии Потаповны зарубцевались раны, вернулись силы. В конце июля он распрощался с этой ставшей ему родной семьей и снова ушел в свой партизанский отряд. Ушел с ним и младший сын Анастасии Потаповны – Григорий Зубарчук.
…В один из январских дней 1944 года в Тетиев ворвались советские войска. Комендант с переводчицей и начальник полиции Куравский бежали, но попали в засаду партизан. В перестрелке комендант и переводчица были убиты. Куравскому же тогда удалось скрыться.
А полицаи? Они надели красные повязки и готовы были служить Советской власти. Однако за совершенные преступления пришлось держать ответ. Как-то командир отряда вызвал Геннадия и вручил ему повестку явиться в Тетиев к уполномоченному особым отделом армии. Пришел.
— Узнаешь? – указал он Геннадию на сидящего у стены человека.
Перед ним был Мандрик. Тот самый старший полицай, который полгода назад нечеловеческими пытками хотел поставить его на колени.
По приговору военного трибунала предатель был повешен на той самой базарной площади, на которой когдато была установлена виселица для Геннадия.
Вскоре после освобождения Киевщины советскими войсками Геннадий был призван в армию. С одной из артиллерийских частей он прошел Румынию, Венгрию и закончил войну в Моравии. За участие в боевых действиях дважды был награжден медалью «За отвагу».
После войны женился, переехал на постоянное место жительства в Рыбинский район, в поселок кирпичного завода. Годы не выветрили сознание, в котором навсегда остались события тех страшных дней. Часто порывался съездить навестить эту чудесную женщину, которая, пренебрегая опасностью, отняла его у смерти. Но домашние заботы, растил четверых детей, пошатнувшееся здоровье (сказалась-таки Тетиевская комендатура) мешали осуществлению желания, и поездка год от года откладывалась.
Но в феврале 1967 года почтальон принес письмо с Украины. Григорий Зубарчук, его побратим, писал: «…Мама часто тебя вспоминает. Она уже стала старенькой, может, скоро умрет и перед смертью хочет повидать тебя. Приезжай, не дожидаясь лета, на 8 Марта».
Геннадий Сергеевич бросил все дела, махнул рукой на советы врачей «не волноваться» и выехал на Киевщину.

Встреча тех, кто в трудный час для Родины не склонил голову перед врагом, не щадил своей жизни для победы, состоялась…

Б. Ковалевский

P.S. В живых еще остались те, кто принимал участие в боевых действиях, ковал Победу в тылу. Для них так необходимы внимание, забота. А то может быть поздно!