Эти дети – как очень сложные пазлы с множеством «лишних» выступов и недостатком «нужных» для жизни в социуме. О них рассказывает педагог-дефектолог София Криворучко
Россияне до сих пор стоят перед выбором: как относиться к людям, которые отличаются от тебя? И не физически – ментально: поведением, уровнем умственного развития. И пока в цивилизованном мире дети с аутизмом ходят в обычные школы, в России их за шум забирают в полицию, выгоняют из транспорта.
Но есть люди, которые начали работу по интеграции людей с ментальными особенностями в наше общество.
Специальный педагог. Так теперь называется профессия Софии Криворучко – педагога-дефектолога из Рыбинска. Такой термин предлагали использовать на конференции «Аутизм. Выбор маршрута», которая прошла в Москве в первых числах октября. София побывала там, после чего мы поговорили о ее профессии, учениках с умственной отсталостью и о том, насколько наше общество готово впустить в себя детей с особенностями.
Необучаемые. Так в советское время называли детей, с которыми София Криворучко работает ежедневно. Третий год в Рыбинской школе-интернате № 1 она учит детей с тяжелыми формами аутизма, тяжелой и средней умственной отсталостью. Еще недавно их ждало два пути и оба антигуманные: превращаться в овощ в психоневрологическом интернате или быть запертым в клетке родительской квартиры. Два года назад термин «необучаемые» из педагогики изгнали и организовали в спецшколах классы для таких детей. Все, кто мог и хотел, пришел в школу.
Педагог в таком крошечном классе – всего 5-6 учеников – разговаривает тихо, важно не вызывать у ребенка стресса. На уроках много игр: цифры и буквы там пишут на песке или лепят из пластилина. После уроков с ними работает воспитатель, у детей много кружков, они поют, рисуют, танцуют. Все как в обычной школе или детсаду, только дети делают все в меру своих возможностей. Главное в такой школе – научить ребенка коммуникации с внешним миром, обучить обслуживать себя, максимально социализироваться в обществе. При обучении детей упор делается на труд. Взрослые ученики школы много работают руками – вырезают из дерева, кроят, шьют. Экзамен в 9-м классе ребята сдают по труду.
Сейчас София руководит 4-м классом, в который ходят пять десятилеток. Двое из них – дети с аутизмом. У каждого ее воспитанника есть инвалидность, но это не значит, что им нужны больница и изоляция. Не у каждого ребенка с аутизмом есть умственная отсталость, но все дети с аутизмом имеют проблемы с социализацией – замкнуты, неконтактны. Общение с незнакомыми людьми для аутистов – огромный стресс. И наоборот, люди с легкой умственной отсталостью хорошо уживаются в социуме. Они работают кондукторами, дворниками, нянечками, санитарками. По подсчетам ученых, каждый сотый человек, живущий среди нас, обладает умственной отсталостью.
София преподает своим четвероклассникам письмо, математику, чтение. Со временем добавятся природоведение, история. Она останется их классным руководителем до конца учебы, до 9-го класса, так у детей не будет стресса при виде новых лиц. Им важно получать информацию из одних уст – привыкнуть к интонациям, подаче.
Кроме того, как дефектолог София работает со всеми учениками школы, которым нужна ее помощь. Она помогает им осознавать эмоции – свои и других людей, помогает неговорящим детям экологично выражать свои страхи и восторги. Вместе с Софией дети учатся владеть своим телом, обучаются мелким бытовым действиям – одеваться, застегивать пуговицы и молнии.
Осознанной речи нет у 60% детей, с которыми проходит мой рабочий день. Или они молчат, или выдают вокализации – мычат, пищат, повторяют понравившиеся фразы. У остальных есть осознанная речь. Девочка в моем классе называет меня «Лексевна» – и это очень хорошо.
Что любят все мои ученики? Раскрашивать однозначно. Наш день начинается с раскрасок. Мы так настраиваемся на работу. Мои дети усваивают информацию неспешно, часто выключается внимание, мы много играем, меняем виды деятельности. На математике в классе появляется вода, песок, горох.
«В кубики с детьми играешь?» – так многие воспринимают мою работу. Но спуститься на уровень ребенка – это важно. Как мать приседает к ребенку, чтобы глаза в глаза сказать ему что-то важное. Я все время сижу на воображаемых корточках – пытаюсь понять, достучаться. У каждого ученика свой «язык», способ общения с миром. Сочетание жестов, мычания, эмоций, агрессии, плача. И учить его язык можно не один год. Моя задача – сделать их общение более продуктивным, более понятным для окружающих.
Комфортные условия – не всегда то, что нужно моим ученикам. Я убрала ковер с пола из кабинета дефектолога – мальчик на нем прикладывался спать. Иногда в педагогических целях приходится их «расшевеливать». Они как вещи в себе – так и норовят нырнуть вглубь себя. Моя задача – сначала создать пространство, которое они осознают как безопасное, а потом попробовать «достать их из раковины».
Нельзя держать в больнице человека, у которого нет ноги. Ноги не будет и через 10 лет. Так же и с этими детьми. Их особенность – не повод закрывать их в лечебнице. Им нужны любовь и воспитание
Я постоянно учусь и очень много. Еженедельно прохожу онлайн-курсы, изучаю специальные книги, читаю статьи. Внутри школы мы обмениваемся опытом с коллегами. У нас вообще удивительный коллектив, много молодых специалистов. Опытные педагоги делятся наработками, спасибо им.
На конференцию «Аутизм. Выбор маршрута» поехала с большими ожиданиями: три дня общения с опытными педагогами, волонтерами, родителями детей с аутизмом – то, что нужно. Но конференция была нацелена скорее на просвещение общества, чем на конкретную помощь профессиональным педагогам. Обсуждали проблему невключенности людей с аутизмом в общественную жизнь. В России это действительно большая проблема. Нашему обществу остро не хватает толерантности.
Ни один ребенок на детской площадке у нашего дома не играл с девочкой с синдромом Дауна. Кроме моего пятилетнего сына. Для него люди с инвалидностью – это данность, как с карими глазами или кудрявые. Моя семья разделяет дело моей жизни.
Лишняя ранимость специальному педагогу ни к чему. Я в юности побывала на вскрытии трупа – выросла в семье врачей как-никак. И теперь у меня напрочь отсутствует брезгливость – это помогает. У нас есть ученики с энурезом и энкопрезом. Некоторые мои однокурсники отказались от профессии дефектолога: из-за брезгливости или сентиментальности – она тоже мешает работать.
Выучить 10 букв за три года – нормально для моих учеников. Я бы сказала, хорошо. Один ребенок в академических дисциплинах не продвинулся, зато я вижу изменения в поведении, эмоциях – как осознанно он следит за работой других детей, как недавно убрал после игры. И если развитие умственное может остановиться в 12-13 лет, то развитие эмоциональное длится до конца жизни. Мельчайший прогресс учеников придает мне массу сил, просто заряд, на котором можно до Луны долететь.
Под каждого ученика в моем классе пишут свою программу с учетом его особенностей. Они как очень сложные пазлы с множеством «лишних» выступов и недостатком «нужных» для жизни в социуме.
Дети из моего класса в сегодняшней России не могут оказаться в обычной школе, даже в классе VII вида. И это неправильно, я считаю. Объясню. Я выступаю не за инклюзию, а за интеграцию. Инклюзия – это дети с аутизмом в обычных общеобразовательных классах. Интеграция же несколько лет успешно работает в Америке. Особые дети ходят в общеобразовательную школу, но занимаются в отдельных кабинетах по индивидуальным программам. Со здоровыми сверстниками они встречаются на переменах и в столовой, вместе участвуют в мероприятиях. Часто особым ученикам назначают шефа из числа обычных. Это разумное включение.
Сейчас российское общество антитолерантно. Исправлять ситуацию с ментальными инвалидами нужно с двух сторон. Не только нам, педагогам, готовить таких людей к жизни в обществе, но и обычным людям пододвинуться и позволить жить рядом «иным», не похожим на тебя людям. Думаю, лет через двадцать мы не будем удивляться человеку с аутизмом, живущим по соседству.