85 лет назад начался Большой террор – массовые репрессии 1937-38 годов, которые справедливо считают одним из самых трагических событий ХХ века. 30 июля 1937 года нарком внутренних дел Николай Ежов подписал приказ № 00447. Он предусматривал меры по репрессированию «бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов».
По разным оценкам, репрессиям подверглись от 1,3 до 1,5 млн человек. Каждый второй арестованный был казнен. Остальные отправились в лагеря на долгую мучительную смерть – от голода, болезней, непосильного труда.
Вычистили офицерский корпус Красной Армии и многих управленцев на заводах, предприятиях, в организациях. Репрессиям подвергли интеллигенцию, в лагеря отправили режиссеров, артистов, музыкантов, художников, писателей. Каток террора прокатился и по простым людям: рабочим, мелким служащим, студентам, домохозяйкам. Особой социальной группой террора стали иностранцы, живущие в СССР, особенно немцы. Наконец, в 1939 году жертвами стали и сами сотрудники карательных органов – партия прятала концы в воду.
В чем обвиняли этих людей? Связь с эмиграцией и Троцким, желание реставрировать капитализм в СССР, шпионаж в пользу иностранной разведки, подготовка терактов против руководителей партии и правительства, саботаж и вредительство, антисоветская пропаганда.
Общим признаком политических процессов тех лет стало отсутствие вещественных доказательств, которыми можно было подкрепить обвинение. Большая часть политических дел строилась на признаниях, которые выбивали из подсудимых сотрудники НКВД.
Женщины и дети составили немалую долю жертв Большого террора. Из семей «врагов народа» за год изъяли до 25 тысяч детей, которых отправляли в детдома. Из Москвы этих малышей и подростков привозили по особому назначению НКВД. Их принимали в том числе детдома Рыбинска и района.
Отдельную спецгруппу для детей «врагов народа» создали в рыбинском детдоме № 14 им. 1 Мая. Учреждение располагалось в Заволжье на ул. Индустриальной. По воспоминаниям воспитанников, детдом размещался «в прекрасной сосновой роще в деревянном бараке». В спецгруппе воспитывались дети высокопоставленных советских чиновников, военных, дипломатов, журналистов. Их объединяло то, что все они были иностранцами.
Воспитывались здесь сын и дочь основателя румынской компартии Иона Дик-Дическу. Сыновья латыша Кирилла Янсона, военного атташе в Италии, участника боев в Испании. Сын поляка Якова Шварцштейна, секретаря английской газеты Moscow Daily News.
Сын латыша Оскара Стигга, замначальника военной разведки, готовившего группу Рихарда Зорге. Сын даргинца Алибека Тахо-Годи, этнографа, профессора МГУ, государственного и общественного деятеля Дагестана. Сын латыша Александра Пуккита, начальника снабжения в штабе НКВД.
Отцы всех этих детей были расстреляны в 1937-38 годах и похоронены на полигоне «Коммунарка».
В рыбинском филиале Госархива хранится немало свидетельств бесчеловечного разлучения детей с родителями. Так, из бумаг заволжского детдома мы узнаем: 15 февраля 1938 года из детприемника Москвы поступил в рыбинский детдом 12-летний мальчик Карл Кристин.
Сведения о родителях таких детей обычно скупые. Вот и в учетной карточке Карла пара строк: «Отец, Адольф Кристин, родом из Румынии. Мать, Ася Гросман, – из Бессарабии. Оба служащие. Репрессированы».
На самом деле отец мальчика был влиятельным ответственным работником Госплана: Адольф Кристин заведовал бюро иностранной статистики в Центральном статистическом управлении СССР.
В деле мальчика сохранились письма матери, которые невозможно читать без слез. В апреле 1939 года Ася Гросман пишет директору детского дома Александру Жукову из мест заключения в Свердловской области.
«Больше года мой сынишка Карлуша Кристин находится в детдоме, которым вы руководите. Неоднократно я вам писала письма с просьбой сообщить мне о физическом и моральном состоянии ребенка, но ни разу ответа не получила. Почему, не пойму никак. Последнее письмо мое было проникнуто большой тревогой, потому что, судя по фотокарточке, по почерку, по отметкам, с ребенком что-то ужасное творится. Хочу знать, что с ним. Хочу ему помочь. Прошу ответ. Гросман Ася Павловна».
Сохранился в деле Карла Кристина и талон на почтовый перевод в 20 рублей от 19 мая 1939 года. А к нему материнская записка:
«Карлушенька, родной, посылаю тебе 20 рублей, обещанных на коньки. Посоветуйся со своим заведующим, на что их потратить. Письмо от него получила. Благодари от моего имени. Коль уедешь на лето, не забудь писать. Мама Ася».
Хранит рыбинский архив личные дела и других воспитанников детдома № 14. Их родителей признали врагами народа, расстреляли или сослали в лагеря. Среди них Антонина Бычкова, Анатолий Каширин, Александр Левин, Николай Строганов, Юрий Сумароков, Сергей и Лида Ленские, Александр Левин, Михаил Николаев и многие другие.
В документах детдома № 46 им. Ленина Милюшинского сельсовета в Рыбинском районе сохранилось личное дело воспитанника Георгия Беккера – его родителей тоже репрессировали.
Дошкольник прибыл в Рыбинск из Москвы по особому назначению НКВД. Сведения о его родителях в бумагах традиционно скудны: «Отец – инженер, мать – актриса».
А ведь его матерью была Каролина Геншке – популярная немецкая актриса 20-х годов, муза драматурга Бертольда Брехта, сыгравшая главные роли во всех его постановках.
Недаром театральные критики 20-х годов единодушно хвалили работы Каролины: «Ее игра полна душевной глубины и изящества», «Понимаю Брехта, который специально написал для нее пьесу «Святая Иоанна скотобоен».
И в жизни Каролина воплощала новый образ женщины ХХ века: увлекалась спортом, водила машину, пилотировала самолет. Сегодня псевдонимом актрисы – Карола Неер – названы улицы в Берлине и Мюнхене.
Блиставшая на театральных подмостках Берлина и Праги, Каролина Геншке закончила свои дни в Оренбуржье, сгорев от тифа на пересылке Соль-илецкой тюрьмы 6 июня 1942 года.
Но вряд ли в тюрьме она жалела о чем-то больше, чем о разлуке с сыном. За год до смерти, в марте 1941 года, безутешная мать пишет директору детдома из орловской тюрьмы – и наверняка уже не в первый раз:
«Я уже полтора года ничего не знаю о своем сыне, я прошу вас ответить. Как он развивается физически и умственно? В каком он состоянии здоровья? Каков его вес и рост? Чем он занимается? Учится ли он уже читать и писать? Вы понимаете, я жду с нетерпением день, когда могу ему непосредственно написать. Когда он начинает ходить в школу? Знает ли он о своей матери?
Очень прошу вас прислать мне последнюю фотокарточку его. Музыкален ли он? Рисует? Если да, посылайте мне рисунок, который он рисовал! Я жду с нетерпением ваш ответ. Благодарю вас от всего сердца за все хорошее, что вы можете сделать моему любимому ребенку! Извините недостатки в письме, я не владею русским языком».
Нам неизвестно, получила ли Каролина хоть какие-то сведения о сыне. В детдоме (видимо, по указанию сверху – прим. ред.) малышу Георгу Беккеру сменили дату рождения и имя с отчеством – на Георгий Александрович.
Всю жизнь он искал сведения о своих родных. В личном деле сохранилось его письмо к директору детского дома: «Прошу сделать одно небольшое, но доброе дело: в моем деле находится письмо матери, очень прошу выслать его».
В конце концов, Георгию Беккеру удалось получить в КГБ сведения о своих родителях. Оказалось, они бежали в СССР от надвигающейся угрозы нацизма, даже познакомились на курсах русского языка при Марксистской рабочей школе.
И в 1934 году устроились в Москве: отец Анатоль Беккер работал инженером на станкостроительном заводе им. Орджоникидзе, Каролина трудилась на киностудии.
А через два года их и других эмигрантов из Германии обвинили в подготовке теракта. Беккера расстреляли через год, Карола получила 10 лет исправительно-трудовых лагерей. Позже их обоих полностью реабилитировали за отсутствием состава преступления, а Георг Беккер в 1975 году переехал жить в Германию.
Реабилитация жертв Большого террора началась после смерти Сталина в марте 1953 года и продлилась до наших дней.
Статья создана на основе материала Елены Вагановой, Госархив Рыбинска